В ответ Дзюнъэй метнул не сюрикэн, а небольшой мешочек с маслом и мелким песком прямо перед ногами Кумао. Тот, сделав неверный шаг, поскользнулся на внезапно образовавшейся масляной луже и едва удержал равновесие, грузно приземлившись на одно колено. Это стоило ему нескольких драгоценных секунд.
Юмор ситуации, абсолютно неуместный и потому ещё более комичный, заключался в том, что их бесшумную дуэль прервал голос сонного горожанина из окна под ними:
— Эй, вы там, коты окаянные! Спать мешаете! Разберитесь без такого треска, а то башмаком запущу!
На мгновение обе тени замерли, затем погоня продолжилась с ещё большим ожесточением.
Финальный аккорд прозвучал на самом краю высокой крыши над пустым амбаром. Кумао, желая окончательно оторваться, приготовился к рискованному прыжку на следующее здание. В этот момент Дзюнъэй, как из пращи, метнул верёвку с металлическим крюком. Но цель он выбрал не смертельную — крюк впился не в тело Кумао, а в пояс его плаща, утяжелённого тем самым ящичком.
Рывок был стремительным и точным. Кумао, уже находившийся в прыжке, потерял равновесие и с глухим стуком, запутавшись в верёвке, свалился с крыши прямо на огромную кучу пустых мешков из-под риса, сложенную у стены амбара. Удар был смягчён, но от сотрясения он на несколько секунд потерял сознание.
Дзюнъэй спустился вниз по верёвке. Он подошёл к оглушённому Кумао, аккуратно развязал его пояс и забрал свой ящичек. В этот момент Кумао пришёл в себя. Он попытался подняться, но тяжёлый мешок свалился на него сверху, снова придавив.
Дзюнъэй стоял над ним, его лицо было в тени.
— Передай Оябуну, — сказал он тихо, но чётко. — Скажи, что я сохранил честь клана, предотвратив войну, которая погубила бы и нас. Или… не передавай. Решай сам.
С этими словами он метнул в сторону Кумао маленький предмет. Тот инстинктивно поймал его. Это был не камень и не клинок, а… идеально сложенный бумажный журавлик. Последняя, унизительная капля.
Прежде чем Кумао успел что-либо сказать или сделать, Дзюнъэй растворился в ночи, оставив своего бывшего товарища лежать под мешком в компании бумажного журавлика и нарастающего чувства глубочайшего, всепоглощающего замешательства.
В замке Уэсуги, прозванном «Львиным Логовом», царила гнетущая, зловещая тишина, столь же плотная и непроглядная, как туман над окружающими его горами. Воздух в тронном зале был тяжёл от невысказанных обвинений, страха и леденящей ярости, исходившей от человека, восседавшего на центральном месте.
Уэсуги Кэнсин, Луч Дракона, сидел неподвижно. Его обычно спокойное и сосредоточенное лицо было искажено холодной, безмолвной яростью. Перед ним на низком столе был разложен весь собранный «компромат»: поддельные письма с безупречными оттисками печати Фудзиты, донесения о «признаниях» перехваченного контрабандиста, отчёты о «подрывной деятельности», стоившей ему людей и ресурсов. Каждый документ был ударом молота по наковальне его доверия.
Фудзиту привели под конвоем. Он выглядел постаревшим на десять лет; его дорогое кимоно было помято, а глаза лихорадочно блестели от страха и непонимания. Он всё ещё не мог осознать, как его упорядоченный мир рухнул за несколько дней.
— Объясни это, — голос Уэсуги был тихим, но он резал слух, как скрежет стали. Он не кричал. Его гнев был слишком глубоким для крика. Он ткнул пальцем в одно из писем. — Объясни, как твоя печать стоит на приказах, которые саботируют поставки продовольствия моей армии. Объясни, как контрабандист, вёзший эти письма, знал твоё имя.
— Господин, это клевета! — голос Фудзиты дрожал, срываясь на фальцет. — Моя печать всегда при мне! Я… я не выпускаю её из рук! Это искусная подделка!
— Подделка? — Уэсуги медленно поднял со стола один из листов и поднёс его к самому лицу Фудзиты. — Я видел тысячи оттисков твоей печати за эти годы. Я знаю каждую щербинку на нефрите, каждый след от резца. Это он. Или печать, выточенная богом-кузнецом. Где твоя?
Фудзита судорожно полез за пазуху, дрожащими руками достал футляр и показал свою печать. Уэсуги взял её, сравнил с оттиском на бумаге. Идеальное совпадение. Мастерская работа Дзюнъэя не оставляла сомнений.
— Объясни, — повторил Уэсуги, и в его голосе зазвучала смертельная опасность, — почему человек, которого ты назвал своим агентом в Каи, на допросе сказал, что получал указания именно от тебя? Почему он, умирая, просил передать тебе, что «дело сделано»?