После того визита к гадалке прошло месяца два. Однажды вечером дедушка велел мне сходить за маслом для лампы, которое мы покупали у одного китайца. Я ничего такого не заподозрила — мы действительно пользовались масляной лампой, электричества тогда еще не было. К тому же я часто ходила к тому торговцу — он продавал рис и ссужал деньгами под высокий процент. Они с женой слыли уважаемыми людьми. Иногда даже угощали меня конфетами или пирожками.
Однако в тот раз жены торговца дома не оказалось. Он повел меня за собой в кладовую, чтобы угостить пирожком, но там толкнул на сваленные мешки риса и навалился, не давая подняться. Он сильно ударил меня, а потом изнасиловал. Я тогда еще не знала, что такое он со мной сделал, но почувствовала, будто меня порезали между ног.
Торговец пригрозил: «Скажешь кому, глотку перережу! Твой дедушка сильно задолжал мне. Если пожалуешься ему, он тебя только поколотит. Так что помалкивай». И протянул конфету в полосатой обертке.
Я ее не взяла — бросилась прочь. У меня шла кровь, и мне было очень стыдно. Я не поняла, что произошло, но пошла к реке. И рассказала дереву о том, как мне больно, как противны злые камбоджийцы, особенно тот китаец, который оскорбил меня и сделал больно.
В тот вечер я чуть было не утопилась в Меконге. Даже выбрала место, где берег покруче. Но оказавшись под водой, помимо собственной воли заработала руками и ногами — не смогла лишить себя жизни. И выбралась на илистый берег чуть ниже по течению.
Дома дедушка побил меня за то, что я вернулась слишком поздно. Он даже не спросил, где масло, которое я должна была принести. Но я поняла — он все знает и не случайно отправил меня к торговцу.
Я бросилась к гадалке и стала кричать на нее, обвиняя старуху в том, что она несет чушь и вообще спятила.
Сейчас-то я понимаю — дедушка был должен тому китайцу и расплатился моей невинностью. В Камбодже существует поверье, будто девственница продлевает силу мужчины; сегодня верят еще и в то, что она может излечить от СПИДа. Теперь я понимаю, что тот китаец изнасиловал меня. Тогда же я еще не знала такого слова и не подозревала, что у мужчины есть пенис; я думала, китаец порезал меня ножом.
Но я понимала, что должна молчать, что никому нельзя рассказывать об этом. И не только потому, что китаец запугал меня. В кхмерской семье откровенничать не принято. Только недавно мой приемный отец узнал, что со мной тогда произошло. Мне было хорошо в их семье, но я знала — стоит обмолвиться хоть словечком, как меня поколотят. Мои признания не принесли бы ничего, кроме позора мне и тому, кто услышит мою историю.
Я научилась заглушать свои чувства, будто ничего и не происходило. Тогда боль отпускала. О ней забываешь, если гонишь от себя всякие мысли.
После того случая я больше не испытывала потребности в общении. Я уже не хотела узнать кхмеров ближе. Я замкнулась, ушла в себя и почти перестала разговаривать. В следующий раз, когда дедушка велел сходить за маслом для лампы, я отказалась, и он побил меня. А потом принес с улицы красных муравьев, которые очень больно кусаются — так, что неделями не проходит. Не хочу даже вспоминать об этом человеке.
При первой же возможности я старалась улизнуть из дома — только бы не оставаться на ночь. Но каждые утро и вечер приходилось возвращаться — приносить заработанные деньги и готовить. Окажись я в таком положении сейчас, я бы сбежала, а то и вовсе убила бы своего мучителя. Но тогда я была всего лишь ребенком и даже не помышляла о том. чтобы уйти. Может, мне не хватало сообразительности, но я просто не могла придумать, куда пойти. Я не могла остаться в семье приемного отца — это привело бы к стычке между ним и тем человеком, дедушкой, а отец не любил ссор с кем бы то ни было.
Так что я продолжала батрачить после школы на другие семьи. Однажды я мыла посуду в доме одной старухи и выронила стакан. Он разбился. Старуха схватила палку и в ярости набросилась на меня. После побоев вся спина у меня была красная. На занятиях я не могла сидеть, так было больно. Началась лихорадка. Но мои приемные родители не бросили меня. Мне втерли мокса — лечебную мазь из трав, очень жгучую. От боли я плакала. Отец сказал, что надо достойно переносить страдания. Как бы больно ни было, лучше терпеть и молчать.