Как только Элис достигла самой высокой площадки, она оказалась близка к цели. Да, вот она, первая дверь направо в длинном коридоре, разделявшем все помещения на этом этаже на две части. Открыв крепкую дубовую дверь, она с радостью обнаружила, что свеча, которую она оставила на маленьком сундучке возле кровати, все еще горит. Торопясь добраться до зала, она забыла зажечь новую свечу, теперь для нее большим облегчением было то, что свеча в комнате не погасла.
Эта маленькая спаленка была очень похожа на ее комнату дома. Ей хотелось, чтобы и здесь было уютно. Нельзя сказать, что обстановка в Кенивере лучше. Нет, не лучше. В Кенивере у нее была маленькая отдушина в виде крошечного окошка наверху, и ей его очень не хватало. Здесь две толстые каменные стены и две деревянные не давали доступа естественному свету. Она не позволяла себе останавливаться на мысли, что находится в полном темноты замкнутом пространстве. Колеблющиеся тени и смыкающиеся вокруг нее тесные стены — вот чего она по-настоящему боялась и в чем могла сознаться только самой себе.
После того как она зажгла новую свечу от старой и поставила ее незажженным концом в мягкий воск расплавившейся первой свечи, Элис юркнула в постель. Наконец-то она позволила мыслям о неожиданном госте овладеть ею. Сидя в большом зале, где время тянулось так медленно, она старалась изгнать Дэйра из своего сознания. Она делала это из нелогичного, но вполне реального опасения, что если она допустит мысли о нем, вина за их поступки и мечтания ляжет на них обоих — и все это кончится тем, что дочь опозорит отца.
Сейчас же эти волнующие воспоминания переполняли ее, как река во время разлива. Воспоминания о Дэйре, который дразнил ее в детстве, но который всегда был готов прийти на помощь. Воспоминания о запретных наслаждениях, ожидавших ее в его страстных объятиях. Воспоминания о другой в его постели. Горестная морщинка, вызванная этой картиной, тут же разгладилась. Она давно уже нашла лекарство, чтобы облегчить боль. Сибиллин была изгнана из памяти, оставив лишь неглубокий след, ведь можно было переиначить мысленно всю сцену. Теперь мечты ее заполнились полуобнаженной фигурой Дэйра, а в его пламени горела она, объятая тем же самым огнем, каким уже была когда-то объята злая разлучница. Правда, это запретный плод, но такой желанный и волнующий, от него нелегко отказаться. Вытянувшись на мягкой постели, Элис поплыла в темном тумане воспоминаний о том, что было, и грез о том, чего не будет никогда.
Внезапно в конце коридора громко хлопнула дверь. Элис села в кровати. Свеча уже почти догорела. По-видимому, настало время собираться на праздник, подготовленный для обитателей замка. Лучше ей поторопиться и поскорее присоединиться к ним.
Встав с постели, Элис с ужасом обнаружила, какой урон ее необдуманные действия нанесли бледно-зеленому платью. Она стала разглаживать шелк ладонями, как бы пытаясь исправить ошибку в обращении с легко мнущейся материей. Помощи ждать было неоткуда. Не было и времени переодеться, даже если бы позволял гардероб. Отказавшись от напрасных попыток разгладить платье, Элис быстро заправила рассыпавшиеся пряди каштановых волос под зеленого цвета барбет, обрамлявший ее лицо. Затем она расправила вуаль аккуратными складками и поспешила прочь из комнаты.
Глава третья
Дэйр не захотел притворяться, что одобряет отъезд Габриэля, и поэтому не стал надевать по случаю чествования рыцаря свой лучший костюм из голубого бархата. Вместо этого он выбрал короткую шерстяную нижнюю тунику черного цвета и поверх нее — тунику из алой шерсти длиною до колен. Гилберт Маршал настоял на этом дополнении к его гардеробу. Теперь Дэйр оценил настойчивые увещевания друга, иначе ему пришлось бы облачиться либо в роскошный бархатный костюм, либо в домотканую одежду, что было бы, несомненно, расценено как оскорбление. Помимо красной туники на нем были черные рейтузы, облегавшие мускулистые икры, и короткие кожаные ботинки, которые Гилберт подарил ему на прощание. Они были сделаны из такой мягкой и тонкой кожи, что их нельзя было носить на улице, и сейчас ему представлялась, быть может, единственная возможность их надеть. Дэйр с теплой улыбкой вспоминал о друге. Он подпоясался широким кожаным ремнем, и тут раздался тихий, но настойчивый стук в дверь.
— Войдите. — Единственное произнесенное Дэйром слово прозвучало не как приглашение, а скорее как приказ. Габриэль вошел бы в свою комнату без стука. Итак, это был не он, а у Дэйра не было терпения выносить кого-либо другого.
Когда дверь открылась, появилась чересчур назойливая девица, которую он сегодня уже один раз прогонял. Он сжал зубы. Очевидно, она была глуха к «мягким» отказам и смело вошла в комнату, покачивая округлыми бедрами, соблазнительность которых была специально подчеркнута длинным широким поясом со свисающими концами.
— Мне велено сказать вам, что господин и его гости собираются в большом зале, — она говорила и мерила его с головы до ног взглядом бледно-карих глаз, — на последнюю сегодняшнюю трапезу.
Глядя на чувственную улыбку, которой она сопровождала свой оценивающий взгляд, он убедился в том, что она по-прежнему находит его привлекательным. Так же как и раньше, когда ее подруга готовила постель, которую она, вероятно, хотела бы разделить с ним.
— Если вам еще что-то понадобится, позовите Тэсс. Тэсс — это я. И я велю все исполнить.
В ее глазах он увидел недвусмысленное предложение. Дэйр остался безразличен. Вероятно, некоторым мужчинам льстило, когда их так откровенно соблазняли. В юности это нравилось и ему, но, приобретя опыт, он превратился в охотника, которого захватывало само преследование. Его больше не привлекала легкая добыча. Особенно сейчас, когда столько важных дел приковывало его внимание. Бледный свет пасмурного дня ложился бликами на его густые черные волосы. Дэйр сухо кивнул и прошел мимо Тэсс, больше не взглянув на нее, и направился к лестнице, ведущей вниз.
Стоя у входа, Дэйр разглядывал собравшихся в зале, по-прежнему ярко освещенном, но уже не настолько переполненном. Как всегда, гости сидели по одну сторону стола, лицом к трем грубо сколоченным столам, находившимся внизу, — они стояли под прямым углом к почетному помосту и были предназначены для менее знатных гостей. Таким образом, все было готово для празднования в более тесном кругу обитателей замка и гостей их господина.
Только когда Дэйр занял отведенное ему место рядом с Габриэлем, он увидел то, что в суете его прибытия осталось незамеченным. В одной из групп сидящих были люди, которых он не чаял встретить когда-нибудь еще. В самом дальнем конце высокого стола сидел Халберт Боан — сосед Сирила, дворянин, под опеку которого Сирил отдал своих сыновей. Удаленный от него настолько, насколько могут быть удалены друг от друга два человека, сидящие за одним столом, Дэйр забавлялся видом нахмурившегося барона, который так тесно прижимал к себе жену будто она была прикована к нему. Не удивительно, что барон нарочно отказывался смотреть в его сторону. Однако Халберт, кажется, заметил и правильно расценил пламенный взор, который Сибиллин подарила человеку, по мнению барона, таившему в себе опасность.
Глаза Дэйра заискрились смехом. Ревность настолько ослепила Халберта, что он видел только эту реальную опасность, исходившую от его бывшего рыцаря. Ах, барон абсолютно ничего не подозревает о том, что предмет его темных желаний — Элис, его дочь, сидящая сейчас рядом с отцом со смиренно опущенными глазами и честно пытающаяся быть образчиком покорной женственности.
Элис почувствовала на себе пристальный взгляд и испугалась, что может выдать себя перед отцом: настолько сильный отклик вызвало в ней близкое присутствие Дэйра. Руки у нее так сильно дрожали, что она не смела поднести к губам ни кусочка пищи, ни глотка жидкости, боясь неуклюже уронить еду себе на колени или разлить вино на белую скатерть. Отец будет смущен, если его дочь вдруг окажется такой неловкой при гостях и хозяине замка, а Дэйр поймет, какой уязвимой она становится в его присутствии.