— Все правильно. Ты и положил четыре шара подряд, прямо с разбивки. А потом у тебя черный упал. Ты и проиграл. Теперь отвечай. Тем более что — повторяю — вон, я твои вчерашние разглагольствования записал своими словами. На всякий случай, для памяти. — Андрей повернулся к компьютеру и щелкнул клавишей.
Гурский подошел к нему, встал за спиной, протянул руку к мануалу и вернул текст на самое начало. Прочел.
— Чушь какая-то, — сказал он в раздумьи. — Не мог я так говорить. Я вообще фаталист. Что выросло, то выросло. На все Божья воля. Нет. Не мог я такого говорить, разве что пьян был.
— Ну-у… это уж… не без этого.
— Вот меня и понесло, видимо. Но… вот это вот все, — он постучал пальцем по экрану монитора, — полная белиберда, причем манерная. Сплошное дурновкусье.
— Это ты сегодня так говоришь. А вчера рассуждал совершенно иначе. Ты что же — беспринципен по природе своей?
— Да. Именно. Я абсолютно беспринципен. В этом мой основной жизненный принцип.
— А долг с игры?
— Забудь. И вообще… не наезжай, а? У меня и без того башка, как… я не знаю что. Горячая и мягкая. Как жопа.
— Фу, как грубо.
— А мозгам своим мы и без написания книжек применение имеем. Свое собственное.
— Да? И какое интересно?
— Всякое. Как карта ляжет.
— Ага. То-то у тебя черные шары в лузу валятся.
— Бывает. Не без этого. Но чаще все-таки выигрываем.
— Ну и ладно. Тебе жить. Я, вообще-то, хотел как лучше. У тебя планы конкретные на сегодня есть?
— Да есть дела кое-какие. А у тебя?
— Ой… — зевнув, потянулся Андрей Иваныч, — даже уж и не знаю. Я. вроде все уже сделать успел. Так… несколько звонков еще… да и домой поеду. Ну, в крайнем случае, до завтра задержусь.
— Давай вот чего, — Гурский задумался. — Давай я тебе ключи оставлю на всякий случай, ты же всяко только вечером поедешь, даже если и сегодня?
— Скорее всего.
— Ну вот. А я к тому времени вернусь. Заодно и провожу.
— А у тебя дела твои надолго?
— Трудно сказать. Вряд ли. Мне тут с человеком одним встретиться нужно. С профессором Барановым.
— А он кто?
— Генетик. Всеми уважаемый.
— И зачем тебе?
— Да… там материал один занятный может получиться. Мне у него проконсультироваться нужно. По поводу телегонии.
— «Теле…» что?
— Телегонии.
— А это еще что такое?
— Потом расскажу, — Александр погасил сигарету и пошел в ванную.
Вернувшись в комнату, Адашев-Гурский застал Андрей Иваныча одетым и говорящим по телефону.
— А вот и Александр, — сказал Андрей в трубку, — дать его?
— Кто это? — спросил Гурский.
— Петр, — Андрей Иваныч протянул телефонную трубку, — держи.
— Алло, — Гурский приглаживал одной рукой влажные волосы, — привет, Петька. Ты как, жив?
— Да вроде… — вздохнул на том конце провода Волков. — Ты там чего делать собираешься?
— Предлагаешь продолжение банкета?
— Н-ну-у… а ты категорически против?
— Но ведь не с самого же утра.
— Почему?
— А тебе одиноко?
— Да не совсем… но все равно скучно как-то без компании.
— Понятно. Вот что, слушай… давай-ка, я тебе пока Андрей Иваныча для поддержания компании доставлю. Ты как? — взглянул он на Андрея.
— Отчего же с хорошим человеком водки не выпить? Пусть даже и с самого утра, — рассудил тот. — Что ж мы, не русские люди?
— Ну вот, слышишь? Я его у тебя оставлю, а сам к вам потом присоединюсь. У меня дела сегодня кое-какие. С собой захватить что-нибудь?
— Да ничего не надо, у меня пока все есть.
— Ну ладно. Жди.
— А когда вы приедете?
— Да сейчас и подъедем.
— Вот. А у меня здесь все вместе и позавтракаем. — Волков повесил трубку.
— На вот, держи. — Адашев запер входную дверь своей квартиры и протянул ключи Андрей Иванычу. — Мало ли… пусть у тебя будут, на всякий случай. Хоть и вряд ли ты сегодня куда-нибудь от Петра выберешься.
— Думаешь?
— А то я не знаю…
Они стали спускаться по ступеням.
— А балкон у тебя замечательный, ни у кого такого не видел, — хмыкнув, тряхнул головой Андрей. — Это ж кому такая фантазия в голову пришла, чтобы выход на него прямо с кухни?
— Бог его знает. Там… ну на той стороне, где у меня кухонные окна, вообще сплошной брандмауэр. Из одной еще квартиры только окна и выходят. Этажом ниже и… чуть в стороне. А балкон на всей стене единственный. Мой.
— Классно.
— Так уже и было, когда я въехал. И кто его туда прилепил…
— Замечательный балкон. Единственный в своем роде.
— Мне нравится.
— Слушай, и тем не менее, что это за «телегония», о которой ты у генетического профессора проконсультироваться хочешь? Это смешно?
— Почему «смешно»?
— Ну как же… если несмешно, то стало быть и неинтересно. Можешь не рассказывать.
— Видишь ли… присылает некий мужик в редакцию письмо и фотографию. На фото — симпатичная такая тетка с двумя детьми, мальчиком и девочкой. Это, как он пишет, его жена и дети. Родила их его законная супруга, состоя с ним в законном браке. Сначала девочку, а потом мальчика. Дочурке пять лет уже, а мальцу два годика.
— Пока не смешно.
— Погоди. Семья-то, с точки зрения средней полосы России, самая обыкновенная, славянских кровей, и девочка — вылитые родители: беленькая, носик картошечкой, короче, все как надо. А вот сынок черненький.
— В каком смысле?
— Совсем черненький, весь. Вылитый Нельсон Мандела.
— О-от ведь как, а? И что говорит?
— Сынок?
— Мамаша.
— Ну как… мужик — это он в письме кается — на нее чуть не с кулаками! Как так, дескать?! Это ты чего удумала? А она ему: «Жила я только с вами и больше ни с кем». Но… дескать, вот, до замужества… еще до того, как с этим вот— своим законным избранником познакомилась… был грех, чего уж теперь. Но что было, то уже давно быльем поросло. Кто ж знал, что у них, у мавров, кровь такая ядовитая?
— О-от ведь как, а? Етит твою мать…
— Мужик весь бурлит, чуть до развода дело не дошло, но… есть ведь любовь на свете, иначе повернулся бы да ушел. А этот стал литературу всякую поднимать, выяснять, спрашивать, и узнал где-то, в результате своих изысканий, про существование «покровного эффекта», иначе называемого телегонией. Прослеживается, мол, такое явление, описано в научной литературе.
И те, кто чистокровных лошадей или собак ценных пород разводят, прекрасно об этом осведомлены. Телегония, и все. Покровный эффект. Чего тут поделаешь? Ну, на том мужик сердце свое и успокоил. Но, видать, не до конца, раз свою семейную фотографию прислал и письмо к ней приложил с вопросом: «Как так, дорогая редакция? Я тем не менее недопонимаю». Ну и вот… мне любопытно стало, я и решил разобраться. Это ж, представляешь, что получается? Это выходит, что каждая женщина просто, как матрица какая-то, несет в себе информацию о каждом из своих любовников и может в самый неподходящий момент любого из них во плоти воспроизвести. А? Тебе это как?
— Так это выходит, если я…
— Приезжаешь, к примеру, в Парагвай. Влюбляешься там в прекрасную Кончиту. Убиваешь навахой на дуэли, в честном поединке, ейного мужа, дона Педро, а затем, как порядочный человек, на этой самой Кончите женишься. Так?
— Та-ак…
— А она тебе потом, лет через пять, за все хорошее, что от тебя видела, рожает маленького дона Педро — один в один ее бывший муж.
— Маленького такого младенчика, но уже с усами, в сомбреро и с очень недобрым взглядом в мою сторону.
— Покровный эффект. Телегония. Смешно?
— Нет, Саша, это не смешно. Это страшно. Неужели так бывает?
— Вот хочу разобраться. Встречался тут с неким большим специалистом. Он, по его словам, с медицинскими материалами православных монастырей и храмов работает.
— И что говорит?
— Что говорит… Покровный, мол, эффект? А ка-а-ак же! Еще бы! Это же еще в монастырских книгах черным по белому написано! «Никогда не смешивайте, братия мои, ни кровь, ни ириду, ни кожные, ни волосяные покровы, иначе не родить вам чистую душу, способную к постижению Божьего разумения».