— Значит, Кристино тоже взяли? — удивился Трамагал.
— Да, — ответил один из рабочих.
— Я пойду в Ковильян, — вдруг сказал Маррета.
— И я с тобой, — предложил Трамагал.
— Нет… Лучше мне одному… А ты извести Жулию. Вечером приходи ко мне.
Маррета ушел. Рабочие начали расходиться. Трамагал и Орасио направились в Алдейя-до-Карвальо.
Жулия держала на руках ребенка и собиралась дать ему грудь, когда они вошли и сообщили об аресте Рикардо.
— Значит, забрали? — сказала она мрачно. — Что же… — В ее голосе чувствовалась сдерживаемая ярость. Расстегнув кофту, она стала кормить ребенка.
Слова Жулии удивили рабочих.
— Если вы хотите есть, ужин готов, — обратилась она к Орасио.
Трамагал поспешно воскликнул:
— Сейчас не до еды! Он поужинает у меня.
Жулия безнадежно махнула рукой.
Мужчины не знали, о чем с ней говорить, не знали и как уйти, не сказав ей ни слова. Голос Трамагала зазвучал неожиданно мягко:
— Его там долго не продержат… А я скажу своей хозяйке, она немного побудет с вами.
Жулия молчала, напуская на себя безразличие…
Поужинав, Трамагал и Орасио пошли к Маррете. Дом был заперт и погружен в темноту. Орасио посмотрел на часы:
— А что, если и его забрали?..
Трамагал не ответил — он подумал то же самое. Они дошли до реки, постояли там минуту и вернулись. И так около часа расхаживали взад и вперед. Подходили и другие рабочие, которые бывали у Марреты; не дождавшись хозяина, все возвращались домой.
Было уже около полуночи, когда наконец появился старый ткач; его сопровождал Жоан Рибейро — они встретились на дороге.
Маррета огляделся, не следит ли кто-нибудь за ним. Затем всунул ключ в замочную скважину и отпер дверь. Войдя в комнату, он зажег лампу. Видя, что Трамагал и Орасио вопросительно на него смотрят, начал рассказывать:
— Ничто не потеряно. Организация уцелела. В Ковильяне в эти последние дни наши хорошо поработали… Теперь надо действовать быстро и решительно. Завтра все рабочие будут предупреждены… Забастовка начнется послезавтра, в четверг…
Маррета говорил очень уверенно; обстоятельно ответил на вопросы, которые ему задавали Трамагал и Жоан Рибейро.
Слушая Маррету, Орасио перестал бояться, что потеряет свое новое место, а может быть, даже попадет в тюрьму. Слова Марреты, их тон успокоили его…
В доме Рикардо царила тишина. Так бывало всегда, когда Орасио приходил поздно, но сейчас это безмолвие казалось ему зловещим. Поднимаясь по лестнице, он несколько раз кашлянул, ожидая, что Жулия как-нибудь отзовется. Но все было тихо. Орасио зажег свечу; раздевшись, потушил ее и лег. Дом по-прежнему наполняла гнетущая тишина.
Утром Жулия, как всегда, разбудила его тремя ударами в потолок. Но шагала она внизу медленнее, чем обычно. Даже дети меньше шумели.
Когда Орасио опустился, тарелка с супом уже дымилась на столе. Он попытался утешить Жулию:
— Наверное, его сегодня выпустят…
Жулия ничего не сказала. Сразу же, как только Орасио вышел, она причесалась, накинула шаль и пошла попросить соседку, чтобы та присмотрела за детьми. Потом отправилась в Ковильян.
Жулия шла и думала, что Рикардо, должно быть, до сих пор еще ничего не ел, что пребывание в сырой камере может обострить его ревматизм. Ей представилось, как муж корчится от боли в темном, мрачном каземате… Но он мужествен. Жулия вспоминала различные случаи из жизни Рикардо, которые прежде казались ей незначительными. Она поняла, что никакие страдания не сломят его духа…
Жулия решительно вошла в здание полиции и попросила свидания с мужем.
С ней поговорил один полицейский, затем другой, наконец появился начальник. Получив отказ, Жулия начала настаивать. Наконец из слов начальника она поняла, что Рикардо обвиняется в подстрекательстве к бунту и его отправили в Лиссабон.
Она посмотрела на полицейских широко открытыми, затуманенными горем глазами. Хотела что-то сказать, но передумала и, закутавшись в свою черную шаль, тотчас же ушла.
Вернувшись домой, она разложила на скамейке кусок материала, который накануне начала обрабатывать. Но глаза плохо видели застрявшие в шерсти соринки — мысли ее были далеко. Работа не двигалась, рука, державшая щипчики, то и дело безжизненно замирала.
Когда Орасио вернулся с фабрики, Жулия сказала ему:
— Рикардо отправили в Лиссабон… Вы знаете об этом?
Он утвердительно кивнул головой. С утра все рабочие уже знали, что полиция отправила арестованных на грузовике в Кастело-Бранко, а оттуда в столицу.
Жулия продолжала:
— Вам надо найти себе другую комнату. Неизвестно, сколько Рикардо там пробудет. Я не могу жить под одной крышей с холостым мужчиной, пока муж в тюрьме… пойдут сплетни…
Удивленный, Орасио пробормотал:
— Ладно… Я уйду… раз вы так хотите… Но на что же вы с ребятишками будете жить?
Жулия не ответила. Впервые после того как она узнала об аресте мужа, на глазах у нее появились слезы. Старая глухая Франсиска, сидя у очага, спала с кошкой на коленях, в ее руках скелета были зажаты четки…
VIII
Действительно, в четверг началась забастовка.
Выйдя на улицу, Орасио залюбовался утром. Было свежо и ясно; в небе плавно парил коршун. Орасио очень хотелось поговорить с кем-нибудь из товарищей, но близ дома Рикардо никого не было.
Пройдя уличку, Орасио услышал голоса и увидел оживленно жестикулировавших рабочих. Он подошел ближе.
— Негодяи! Они не имеют права так поступать! Надо их проучить! — возмущался Трамагал.
— Что случилось? — спросил Орасио.
Взволнованный Трамагал не обратил на него внимания. Все объяснил Белшиор. Оказывается, часть текстильщиков не прекратила работы. Накануне предполагалось, что только несколько человек не согласны бастовать; а утром выяснилось, что штрейкбрехеров гораздо больше.
Трамагал предложил:
— Пойдем на фабрику. Мы там наведем порядок!
Обсуждение приняло еще более бурный характер; отовсюду слышались слова, полные презрения и гнева…
Орасио решил зайти к Маррете. По дороге он встретил рабочих, которые направлялись в Ковильян. Один из них, Мальейрос, сказал ему:
— Мы идем узнать, что происходит в Ковильяне. Пойдешь с нами?
Орасио хотел сначала повидаться с Марретой.
— Я приду потом, — ответил он.
Дверь дома старого ткача оказалась закрытой. Однако изнутри доносился какой-то шум. Орасио постучал. Шум стих. Он постучал снова. Послышались шаги.
— Кто там?
Это не был голос Марреты.
— Кто там?
Орасио узнал голос Жоана Рибейро.
— Это я… Орасио!
Дверь открылась.
— А, ты! Входи.
У Жоана Рибейро был встревоженный вид. Он снова запер дверь.
— Марреты нет, — сказал он. — Старик пошел в Ковильян… все из-за этих негодяев, что срывают забастовку…
На столике лежали пачки книг, завернутые в старые газеты. Жоан Рибейро заметил взгляд Орасио и объяснил:
— Маррета не успел убрать книги в надежное место и попросил меня спрятать их у моей сестры. К ней полиция никогда не сунется…
Жоан Рибейро перевязал пачки.
— Помоги мне отнести это, — сказал он. — А потом, если хочешь, пойдем вместе в город…
Сестра Жоана Рибейро жила на другом краю поселка. Они отдали ей книги и зашагали в Ковильян.
На дороге было оживленно. В город направлялось много рабочих. Некоторые, помоложе, надели праздничные костюмы, но шли торопливо, как в будни.
В Ковильяне фабрики не работали. Подходя к ним, рабочие замедляли шаг и шли вразвалку, заломив шляпы набекрень. Они злорадствовали, поглядывая на запертые фабричные ворота, на казавшиеся покинутыми здания цехов. И не спеша проходили мимо с таким видом, будто все здесь теперь зависело от них, будто без них эти фабрики и впредь будут такими же парализованными, такими же мертвыми, как сегодня.