Таких, как Шайнфельд, перебивающихся правительственными заказами рекрутинговых компаний, оставалось немного, но они на ходу рвали подмётки. Надо было поторапливаться, чтобы сцапать мальчишку до того, как о нём узна́ют другие охотники за головами. В Милуоки не вели подземные магистрали. Строить скоростную дорогу в такую глушь сочли нерентабельным. Макс вызвал аэрошеринг и через два часа турбулентной тряски оказался на пороге Средней школы города, где в спортивном зале проходила основная часть соревнований.
Гробовая тишина, царившая в фойе, сбила Шайнфельда с толку. Он подумал, что всё закончилось и участники разошлись, однако всё же решил пройти внутрь. Глазам хедхантера предстал заставленный стульями спортивный зал. Свободных мест не было. У доски, установленной под баскетбольным кольцом у противоположной от входа стены, на специально принесённой для него приступочке стоял худосочный мальчишка в дедовских очках и допотопным фломастером с пулемётной скоростью строчил какие-то формулы.
Как выяснилось, парень давал шоу победителя. Из зала ему набрасывали задачи, а он щёлкал их легко, как кедровые орешки, которые в этой части света пятьсот лет назад были вместо семечек. Мальчишка воспроизводил доказательство теоремы Пуанкаре – Перельмана. Поставив точку, он положил фломастер, шмыгнул носом и подтянул штаны. Ещё раз оглядев исписанную доску, победитель соревнований повернулся к залу. С минуту царила тишина, а потом раздались аплодисменты.
Какой-то толстяк встал из первого ряда, проговорил заготовленную речь, вручил мальчишке диплом, повесил на шею пластиковую медаль и пригласил всех пройти на лужайку, где участников ждало барбекю из соевой курятины и пунш. Шайнфельд стал протискиваться ближе к триумфатору, которого со всех сторон окружали люди. Шире всех улыбалась полноватая смуглокожая женщина средних лет в ярком наряде с индейскими мотивами и орлиным пером в повязке на волосах. Как выяснилось позже, мать Вилкула Энн Стадлер. В своей среде она называла себя Эхои (Смеющаяся дева).
Вилкул (Мудрый пастух) был её единственным сыном и последним носителем остатков крови индейцев потаватоми мужского пола. Об этом Энн заявила сразу, как только Макс сообщил о цели своего визита. Шайнфельд понял, что стандартными пятьюстами пунктами рейтинга дело не обойдётся и включил режим галантного кавалера.
Следующие полтора часа хедхантер аккуратно придерживал Энн за локоток и регулярно подливал пунш в её стаканчик. «Она любит выпить, – думал он, – этим надо воспользоваться». Всё это время Шейнфельд не замолкая рассказывал о перспективах, которые светят мальчишке, если тот уедет из провинции в научный центр, где непременно займёт достойное его великих предков положение. Вилкул стоял рядом, вполуха слушал велеречивого дядю и явно тяготился поведением своей матери.
Когда участники олимпиады, их родители и члены попечительского совета начали расходиться, мальчишка подошёл к Смеющейся деве и невозмутимо сказал: «Ма, пора домой». Потом повернулся к Шейнфелду и посмотрел на него в упор. От этого взгляда Макс чуть не выронил пластиковый стаканчик, внутренне подобрался, но нашёл силы спросить:
– А ты хочешь в Бостон, малыш?
– Сэр, – серьёзно ответил мальчишка, – перечисляйте на счёт моей матери одну тысячу пятьсот пунктов рейтинга и завтра в семь утра я с вещами буду ждать вас у своего дома.
Макс не нашёлся что ответить, достал коммуникатор, вывел на экран стандартный текст контракта и исправил 500 на 1500. Энн приложила палец в обозначенное место. Хедхантер вошёл в личный кабинет электронного банка рейтингов и опять протянул устройство Смеющейся деве. Она провела над экраном своим запястьем. Коммуникатор булькнул, сделка состоялась.
Вилкул мельком взглянул на сообщение о списании 1500 пунктов со счёта Шейнфельда, взял мать за руку, и увёл её с этого праздника жизни. Макс остался на лужайке один, не считая роботов кейтеринговой компании, собирающих столики и мусор. «Чёрт, – подумал хедхантер, – чувствую себя бледнолицым, только что купившим Манхэттен за стеклянные бусы». Что делать до утра в этом захолустье хедхантер совершенно не представлял.