Андронов растерянно молчал. Гнев мастера был так яростен и справедлив, что обычная для Андронова в стычках с мастером заносчивость и даже наглость покинули его. Он стоял с крепко сжатыми в тонкую линию губами, опустив руки, и от обиды и сознания беспомощности и вины своей едва сдерживал упрямо пробивавшиеся едкие слезы.
Бочарников хотел еще что-то выкрикнуть — злое, беспощадное, уничтожающее и вдруг, взглянув в лицо Андронова, захлебнулся и замолчал. Он никогда еще не видел Андронова поверженным и раздавленным.
Васька воспользовался паузой и пробормотал:
— Деда мы встренули…
— Деда? — невольно переспросил Бочарников. — Василия Леонтьевича? Где вы его встренули?
— На квартире, — простодушно сказал Васька, — уважение оказали…
— Ты что, Василий? Что ты несешь? — воскликнул Бочарников, не веря ни единому слову. — А ну дыхни… — с подозрением вглядываясь в лицо Васьки, распорядился он.
Васька снял рукавицу и утер губы.
— А чего дыхать? И так ясно: угостила нас Дедова супруга. Как будешь отказываться? Выпили самую малость. На ногах держимся, лопатой владеем…
— И где — на работе успели! — вскричал Бочарников. — Да еще Василия Леонтьевича припутали, спьяну-то забыли, что он в отъезде.
Андронов сказал:
— Прилетел Дед, на день раньше срока вернулся. На квартире мы у него были… А что тут делать? — с горечью воскликнул он. — Ну что? Рады бы…
Бочарников некоторое время молча оглядывал обоих и веря и не веря Андронову. Решил, что больше допытываться не станет, а потом проверит, так ли все было.
— Как это делать нечего? — воскликнул он. — Вы, горновые, не знаете, что канаву надо заправить, подготовить к выпуску чугуна?..
— Печка-то стоит… — напомнил Андронов.
— А как, если пойдет? Ваше дело исправно сполнять свои обязанности, долг свой сполнять…
— С чего это она вдруг пойдет? — поинтересовался Андронов.
— Комиссия из Москвы летит, — объяснил Бочарников. — Люди не чета нам. Мало ли как рассудят, как сообразят…
— Заправим мы канаву, — сказал Васька. — Куда ей деться?
— Что вы теперь, под самый конец смены, сделаете?
— Сказали, что заправим, значит, заправим, — зло сверкнув глазами, воскликнул Андронов. — В ночную останемся.
— Подмогнем ночной смене, — подтвердил Васька. — Наше дело такое — канаву заправить… Ну и что? Заправим…
Бочарников, никак не ожидавший от них усердия, не нашелся что возразить. Постоял, поглядывая то на одного, то на другого, спросил:
— Василию Леонтьевичу про аварию говорили?
— Спужались, — сказал Васька. — Ни словом не заикнулись. Горячий Василий Леонтьевич, боязно стало, что осерчает.
— Может, и хорошо, что не сказали, сделать Дед тут ничего не сделает. Пусть отдохнет с дороги. Узнал бы, прибежал не медля. Не чета вам, горлопанам.
— Одно слово — Дед! — согласился Васька. — Я ему штрафную наливал, — похвалился он.
— Эх, Васька, Васька, весь век будешь жить с водкой, — посетовал Бочарников.
— Так я же ему, а не себе… — обиделся Васька. — Сам не знаю, как только от ей отвязаться…
Андронов молча отошел и взялся за лопату. Васька тотчас присоединился к нему. Бочарников не уходил, с недоверием следил за ними.
— Эх, сюда бы, Вася, сто конструкторов, — безмятежно проговорил Андронов и искоса глянул в сторону мастера.
Бочарников, пробормотав: «З-з-зараза!» — сорвался и припустился с литейного двора.
— А нас бы куда?.. — спросил Васька, по-своему поняв слова Андронова.
— В расход, — решительно сказал Андронов.
— Это как?.. — спросил Васька, оставляя работу и воззрившись на товарища.
— Вместо нас кнопки будут работать: нажал одну — канава готова; нажал другую — летка открылась, чугун пошел… Этими кнопками, так их растак, мне все мозги в школе забили. А пришел я на завод — и никаких кнопок; до конца смены еле дотягивал. Хорошо, перетерпел, а то ведь едва не бросил завод из-за этих школьных кнопок… Нам бы сто конструкторов, чтобы силикоза ни у кого не было, пока нет кнопок, чтобы кислороду давали не только для металла в мартен, а и для людей…
— А по мне ничего такого и не надо, — заметил Васька и опять принялся за дело. — Двужильный я, привычный. Печка бы кормила — вот те и все, что надо…
XV
Ровный гул двигателей за стеклами иллюминаторов, светившихся не по-земному чистой малиновой зарей, временами отступал куда-то в глубину сознания, и тогда Середин забывал, что висит между небом и землей, и мог размышлять. Почему разрушило каупер? Есть ли человеческие жертвы? — вопросы, на которые и в Москве до самого вылета никто не мог ответить.