— Восхищаюсь вашей мудростью, милорд.
Епископ взял Райотесли под руку.
— Держитесь поближе ко мне. Я буду сообщать вам, как продвигается дело. Начнем с оленят, время отстреливать вожаков еще не пришло. Сейчас мы вернемся в замок, и я постараюсь как можно скорее получить аудиенцию у короля; когда же я переговорю с ним, то дам знать, к какому решению мы пришли. Наблюдайте за мной, мой друг, и вы увидите, как поведу я это деликатное дело. Обещаю, что через несколько месяцев — хотя все это может растянуться на год или два — вы увидите, как ее величество последует по стопам ее неразумных предшественниц.
— На эшафот? Гардинер кивнул:
— Его величество уже разводился два раза, и это совсем ему не понравилось. Он предпочитает... другой способ.
— Не сомневаюсь, — сказал Райотесли, — что этот самый способ... будет применен и к Катарине Парр.
* * *В зале святого Георгия король сидел на том самом троне, над которым висел расшитый балдахин Эдуарда III. Трон стоял во главе стола, а по правую руку от него располагался стул королевы. На самом почетном месте сидела леди Мария, и, приветствуя ее, Гардинер подумал, что ему не так-то трудно будет подвести к гибели королеву, если Катарина Парр оказалась столь глупа, что вернула ко двору такую преданную католицизму женщину, как принцесса Мария.
К королю подошли и преклонили колени трое придворных — один с кувшином, другой с чашей и третий — с полотенцем. Огромный стол ломился от тяжелых бутылей с вином и огромных серебряных и золотых блюд, на которых лежали куски оленины, цыплята, павлины, молодые лебеди, лососи, кефали и пироги всех сортов. Гардинер заметил, как засверкали глаза короля при виде этих яств. Говорили, что любовь к еде у короля пересиливала даже любовь к женщинам. Епископ решил, что надо будет поговорить с ним после еды — еще до того, как кровь короля перегреется, а пищеварительные органы начнут жаловаться на чрезмерную нагрузку, которую задал им их царственный хозяин.
Заиграла музыка, и скромный певчий из города Виндзора запел одну из песен, сочиненных королем. Глаза монарха засияли от удовольствия — после еды, вина и женщин он больше всего любил музыку, и никакая музыка не радовала его сильнее, чем своя собственная.
Пир был устроен по случаю государственного праздника, и зал охраняли гвардейцы, йомены и алебардщики.
«Так, — подумал Гардинер, — и должен праздновать Генрих VIII, милостью Божией король Англии, Франции и Ирландии, защитник веры и суверен благороднейшего ордена Подвязки. Защитник веры! Его министры, — решил епископ, —_должны проследить, чтобы он как следует защищал ее».
Музыка смолкла, и, пока не начался пир, король велел привести к нему певчего Джона Марбека.
Марбек, хорошо понимая, какой огромной чести он удостоился, преклонил перед королем колени в благоговейном почтении, которое Генриху очень понравилось. Он всегда мечтал, чтобы его любили простые подданные.
— Как тебя зовут? — спросил Генрих.
— Джон Марбек, ваше всемилостивейшее величество.
— Мне понравилось твое пение. Ты споешь мне еще раз. Я сказал королеве, что редко слыхал такое хорошее исполнение моей песни.
— Я буду хранить память об этих словах всю свою оставшуюся жизнь, ваше величество.
Королева улыбнулась Марбеку, и певец посмотрел па нее с преданностью, не уступавшей той, которую он продемонстрировал королю, ибо до общества, в котором вращался певец, дошли слухи, что королева симпатизирует религии, которая, по убеждению Марбека, была единственно верной.
Король повелел, чтобы Марбека хорошо накормили и угостили самым лучшим вином, и пир начался.
— Мне понравился этот парень, — сказал король Катарине. — Мне кажется, я сразу могу определить, честен человек или нет, взглянув на его лицо.
— Попросите его спеть другие ваши песни, ваше величество, — ответила Катарина.
— Непременно. И пусть он исполнит их, пока мы еще здесь, в Виндзоре. Я слыхал, он поет в хоре у отца Пирсона, которого здесь очень ценят.
Когда король отяжелел от еды и вина, Гардинер попросил у него аудиенцию, заявив, что имеет к по величеству дело огромной важности.
Генрих кивнул и, прежде чем удалиться в спальню, принял епископа в своем личном кабинете.
— Ну, что там, епископ? — спросил король.
— До моих ушей дошло, ваше величество, что и пашем государстве завелись еретики, люди, которые подвергают сомнению слова вашего величества и хотят добиться отмены законов, которые вы установили.