Ругая придворных за неуклюжесть, король улыбался, думая о своем великодушии.
«Ты видишь, — говорил он своей совести, — какой я милостивый правитель! Я никогда не совершаю несправедливых поступков. Сейчас я пойду к Кейт и посмотрю, чем могу ей помочь. Я попытаюсь облегчить страдания моей бедняжки Кейт!»
Придворные покатили его кресло через большие залы, поднимая его на руках по лестницам.
Когда они приблизились к покоям королевы, к ним присоединился Сеймур. Король, поглощенный своими мыслями, не заметил его кратковременного отсутствия.
Когда король появился в спальне королевы, леди Херберт упала на колени. Королева поднялась ему навстречу.
— Не вставай... не вставай, — запротестовал Генрих. — Я знаю, что ты больна.
— Ваше величество очень великодушны, — отметила Катарина.
На какое-то мгновение ее глаза остановились на самом красивом из королевских придворных, но Сеймур побыстрее отвел взгляд.
Леди Херберт сказала:
— Ваше величество, боюсь, королева очень больна.
Король с легким неудовольствием посмотрел на нее.
— Я не спрашиваю вашего мнения, миледи Херберт. О здоровье королевы мне должны докладывать ее врачи, да и то лишь тогда, когда я их об этом прошу. — Он оглядел собравшихся. — Я хочу остаться с королевой наедине, — заявил он. — Подвезите меня поближе к ее кровати, чтобы, разговаривая с ней, я мог видеть ее лицо.
Придворные выполнили этот приказ и, низко кланяясь, ушли, оставив Генриха и Катарину одних.
Король заговорил, и в его голосе Катарина уловила нотки нежности:
— Ну что ты, Кейт? Что это все значит?
— Благодарю ваше величество за то, что навестили меня, — сказала Катарина.
— Что-то по твоему тону незаметно, что ты рада меня видеть. Наверное, ты точно так же обрадовалась бы, если бы увидела привидение. — Если вам показалось, что я не рада видеть вас, то это потому, что я пребываю в глубочайшей меланхолии, милорд.
Король пристально посмотрел на нее, и она показалась ему такой маленькой и хрупкой, с распущенными по плечам волосами, на фоне этой огромной роскошной постели.
— Клянусь моей верой, — сказал он тоном, который был так хорошо знаком Катарине, — ты -красивая девка, когда вот так распустишь свои волосы.
Катарина ответила, как отвечает ученица с трудом вызубренный урок:
— Я рада, что мой вид понравился вашему величеству.
— Твой вид? — вскричал король. — Ой! - Он поморщился от боли, наклонившись в своем кресле, чтобы получше рассмотреть ее. — Мне кажется, я слишком стар для того, чтобы замечать, какого цвета волосы у женщины — черные или золотистые.
— Но вы, ваше величество, как всегда, молоды духом. И вы это постоянно доказываете.
— Гм, — сказал король. — Но это бедное тело, Кейт... Ой! Оно-то все и портит. Когда мне было двадцать... тридцать лет... вот тогда я был настоящим мужчиной.
— Но. бок о бок с сединой идет мудрость, ваше величество. Что бы вы предпочли... юность с ее безрассудством или старость с ее опытом?
Говоря это, она с удивлением думала: «И как это я могу разговаривать с ним так, будто меня и вправду интересует его мнение, как будто я ничего не знаю о его мыслях и планах касательно меня? Но я льщу ему, потому что хочу жить. Томас, рискуя жизнью, пришел ко мне, чтобы предупредить...
чтобы дать мне знать, что я должна жить, ибо он ждет меня».
— Наконец-то я слышу слова моей мудрой королевы, — сказал король. — Я думаю, Кейт, что короли всегда должны оставаться молодыми и никогда не стареть! Король должен быть молод всю жизнь!
— Если бы ваш царственный родитель был всегда молодым, мы никогда бы не увидели на троне наше могущественное и милостивое величество, короля Генриха VIII.
Король бросил на нее быстрый взгляд, и она поняла, что совершила ошибку. Ее ногти вонзились и ладони. Ошибок быть не должно.
— Мне кажется, ты смеешься надо мной, — холодно произнес Генрих. — Ты всегда любила насмешничать... слишком любила.
— Милорд, — искренне произнесла Катарина, — мне теперь не до шуток.
Генрих вздохнул:
— Глупо толковать о таких вещах, ибо, когда мужчина заводит речь о том, что он сделал, это значит, что он старик. В расцвете лет он говорит о том, что собирается сделать. Но разве это не свидетельство того, что все мы — и самые простые люди, и те, кто на вершине власти, — любим жизнь?
— Вы правы, милорд, ибо любовь к жизни — Это единственная любовь, в которой мужчины отличаются постоянством.