— Почему ты говоришь о мужском постоянстве таким грустным голосом, Кейт?
— Разве в моем голосе была грусть?
— Была. Ну, Кейт, приободрись. Я не люблю, когда ты грустишь.
Катарина внимательно посмотрела на него: — Я грущу не по своей воле, милорд. И мне та; хотелось бы, чтобы в моих силах было прогнать эту грусть.
— Тогда я повелеваю, чтобы ты развеселилась! — вскричал король. — Жена должна подчиняться своему мужу, Кейт.
Катарина невесело рассмеялась — она была на грани истерики.
Вспомнила о Томасе, и ей больше всего на свете захотелось умиротворить своего мужа. Она балансировала между мечтой о счастливой жизни с Томасом и угрозой смерти, которую олицетворял Генрих.
Король наклонился вперед — он взял ее руку и сжал ее.
— Ты и я, — сказал он задумчиво, — очень подходим друг другу. Я уже не так молод и не могу, как бабочка, порхать с цветка на цветок. Вечер, Кейт, должен приносить тишину и покой. Покой, дарованный Богом, который зиждется на понимании, — вот чего я хочу. О, я был самым несчастливым человеком, ибо те, кого я любил, обманывали меня. Я — простой человек, Кейт, и прошу от жены совсем немногого — верности, любви... и покорности. Для человека... для короля — это не так уж и много.
Катарина иронически улыбнулась:
— Да, милорд. Это и вправду немного. Любой муж вправе требовать этого от своей жены.
Генрих похлопал ее по руке.
— Значит, мы смотрим на жизнь одинаково, жена моя. — Он медленно покачал головой. — Сколько раз я надеялся найти такие качества в своих женах, но всякий раз, когда готов был уже схватить их, они ускользали от меня.
Он откинулся в кресле, глядя на нее, и, проведя усталой рукой по своему лбу, продолжил:
— Я утомлен государственными делами. Мои французские владения постоянно находятся под угрозой. Император Карл гоняется по Европе за немецкими принцами. Что будет дальше? Нападет ли он на Англию? О, сколько я молился... я все делал ради блага Англии, Кейт, а и ней неспокойно. Все эти войны привели к тому, что торговля совсем захирела. Говорю тебе, что дела государства висят на мне тяжелым грумом, а когда я перегружен заботами, то пребываю в раздражении. Мой нрав портится под бременем дел.
Он явно хотел, чтобы она пожалела его, а это так не вязалось с его уверенным и грозным видом всемогущего государя. Катарина рассмеялась бы, не будь она так напугана, подумав, что этот человек совсем недавно замышлял погубить ее, а теперь ищет ее одобрении.
Она произнесла спокойным тоном, но довольно холодно:
— Не сомневаюсь, что у вашего величества много забот.
Генрих лукаво посмотрел на нее:
— В этом ты права. Да, права. А когда мужчина устает, — а король ведь тоже мужчина, Кейт, — он начинает искать развлечений, и, может быть, не там, где следует. Ибо та, которая должна помочь ему отвлечься от дел, немного утомила его, решив сделаться его наставником, а не любящей женой.
Катарина не решилась встретиться с королем взглядом — она смотрела в окно позади него, в котором были видны деревья сада.
Она медленно произнесла:
— А может быть, та, которая должна быть любящей женой, показалась ему наставницей, поскольку он, ее муж, смотрел на нее не своими проницательными глазами, а глазами ее врагов?
— Клянусь Богом, Кейт, — сказал король с кривой усмешкой, — в твоих словах есть доля правды.
— Я хотела бы узнать о здоровье вашего величества, — сказала Катарина.
— Клянусь Девой Марией, я так страдал, Кейт, что порой мне кажется, что я познал уже все муки ада.
— Ваше величество нуждается в помощи тех, кто любит его и почитает за счастье ухаживать за ним, не отходя от него ни днем ни ночью.
Говоря это, Катарина закрыла глаза и подумала: «Надеюсь, я спасла свою жизнь. Надеюсь, лезвие топора больше не смотрит в мою сторону. Конечно, оно всегда будет рядом... покуда жив этот человек, но его лезвие потихоньку поворачивается в другую сторону. Я делаю это ради Томаса... ради надежды на будущее счастье».
Она с ужасом подумала, что сделал бы с ней король, если бы прочитал ее мысли. Но она знала, что не надо заниматься пустыми гаданиями. Он признал бы ее виновной, и тогда ни умные слова, ни искусные пальцы не смогли бы спасти ей жизнь.
Король с пафосом сказал:
— Нет никого, кто мог бы перевязать мои язвы лучше тебя, Кейт.
— Ваше величество оказывает мне честь, вспомнив об этом.
— Клянусь, это так.
Катарина улыбнулась и поднесла к лицу руку, которую освободил король. Она благодарно улыбнулась ей.
— Это хорошие, умелые руки, не правда ли? Они умеют искусно накладывать повязку. Наверное, есть руки и покрасивее. Я часто замечала, как прекрасны руки миледи Саффолкской. Генрих почувствовал себя неловко.