Иван Иванович Денисов дал высокую оценку всем проверенным машинам.
— Отличная конструкция, чудесная работа, — удовлетворенно сказал он. Не машина, а сама крылатая мечта!
— В этом еще предстоит убедиться, — сдержанно заметил Рендол. — Конечно, мы старались. А как получилось, будет видно позже.
— Скажу одно, друг Вилли: я со спокойной душой полечу на вашей ракете, — растроганно проговорил Иван Иванович, обнимая Рендола за плечи. Он подписал акт приема ракеты, собственными руками опломбировал входы в каюту и в машинное отделение.
Теперь все зависит от Правительства СССР. Когда оно даст разрешение на полет — неизвестно. В душе вместе с радостью поселилось нетерпение. Хочется быстрее сесть в штурманскую рубку за пульт управления. Смотрите, люди! Начинается новый, небывалый путь к Солнцу, к звездам.
Когда мы возвращались в Галактику, всю дорогу только и было разговоров, что о ракете. Я сказал Денисову:
— Ракета чудесная. Только бы диверсанты к ней не подобрались.
Денисов немного помолчал, потом проговорил:
— Законная тревога у тебя, Олег. Нужно помнить: чем больше у нас успехов и радости, тем сильнее злятся наши враги. Но им не удастся пробраться на наш космодром — руки коротки!
— Это верно, — поддержал Виктор. — Но я за то, чтобы взять с собой в полет и оружие. Чем черт не шутит, может, встретимся с Полем Арнолем. А он, видно, такой парень…
— Если понадобится, — ответил Денисов, — мы с Арнолем справимся и без оружия. Я все думаю о его ракете. Загадочная история. Вы не помните, когда они совершают посадку?
— Сегодня утром, Иван Иванович, — ответил я.
— Эх, как нехорошо получилось, — пожалел он.
Затем посмотрел на часы и оживленно сказал: — Включи, пожалуйста, радиоприемник. Теперь как раз четыре. Послушаем последние известия.
Я повернул ручку настройки. В радиоприемнике послышался треск, шум. Потом зазвучал голос диктора:
«Слушайте экстренное сообщение Белого дома. Ракета «Анаконда», которая сегодня утром начала посадку на Луну, потерпела аварию. Связь с экипажем прервана. Причины аварии неизвестны».
— Ну вот, то страшное, чего я ожидал, случилось, — сказал Денисов тихим голосом. Откинувшись на спинку сидения, он закрыл глаза.
Признаться, у меня по телу пробежала холодная дрожь. Вот тебе и космические дороги. Первый полет — и катастрофа… Если нет связи с ракетой, то и думать долго не приходится: она встретилась с крупным метеором.
До самой Галактики ехали молчаливые, озабоченные.
Наконец вдали из-за леса показался серый купол обсерватории. Там внимательные глаза телескопов, с неослабевающим вниманием следящие за большой Солнечной Республикой. Неподалеку от обсерватории стоят мощные направляющие антенны радиолокационных установок, радиостанций, космических телепередатчиков.
Широкое бетонное шоссе круто свернуло в сторону. Реактивный ЗИЛ остановился.
— Иван Иванович, приехали! — напомнил я Денисову. Он раскрыл глаза, удивленно оглянулся. Конечно, он не спал, а что-то мучительно обдумывал. Выйдя из кабины, Денисов торопливо зашагал по широкой аллее. Куда? Я пошел за ним следом.
И вот мы сидим в круглом зале, в котором царит полумрак. Вдоль стен щиты управления, огромные матовые экраны. Они пульсируют миллионами разноцветных точек.
Денисов кивком головы поздоровался с операторами радиолокаторов, сел возле экрана, на котором сразу увидел силуэт «Анаконды».
— Сигналов нет? — спросил он.
— Нет, Иван Иванович.
Денисов тяжело вздохнул. Он предчувствовал беду, но не такую. По его расчетам, ракета Штатов если и должна была потерпеть аварию, то из-за недохватки топлива. А здесь случилось совсем неожиданное. Погибли люди… Они не успели даже послать в эфир понятное на всех языках «SOS».
До самого вечера просидел он у аппарата, записывая данные полета ракеты, определяя ее орбиту. Потом поднялся, устало сказал:
— Завтра ракета разобьется о лунные скалы. Им нужно помочь! Проверьте еще раз и сообщите мне.
— Хорошо, Иван Иванович, — торопливо проговорил старший оператор.
И только он подошел к двери, как на щитах вдруг загорелись красные огоньки ламп. В зале послышался какой-то гудок, сбоку вспыхнул небольшой экран телевизофона.
Я остолбенел от неожиданности. Прямо мне в глаза смотрела Наташа. Лицо ее было взволновано, лихорадочно горели глаза.
— Начальник операторской! Товарищ начальник, — говорила она с каким-то отчаянием в голосе. — С ракеты «Алмаз» идут странные сигналы. Включаю центральный зал. Слушайте! Слушайте!..
Денисов круто обернулся, вскинул голову. Откуда-то, как будто из-под потолка, долетал едва слышный голос на английском языке:
— Откройте дверь «Алмаза». Откройте… задыхаюсь!..
Глава двадцать первая
— Роб, я с ума сошел или мне приснилось? Что это придумал Макс? Он же погубил себя, — говорил растерянно Поль Арноль.
Роб стоял у иллюминатора притихший, задумчивый. Сквозь звездную суету черного неба перед ним вырисовывалась фигура больной, обессиленной жены. Не она ли это говорит, шепчет с упреком посиневшими сухими губами:
— Роб, ты погубил себя…
Он все-все помнит до мелочей. Эсланда сердцем чуяла беду. Она не была рада тем пятистам долларам, которые он с гордостью вложил в ее руку в день, когда был зачислен в экипаж ракеты.
— Это нехорошие деньги, раз они заработаны таким способом… Роб, одумайся. Поищи другую работу. Я подожду… Я не умру…
Она уже не могла говорить, только едва-едва шевелила губами. В груди что-то хрипело, ее бил сухой, мучительный кашель. Эсланда смотрела ему в лицо с мольбой и упреком. Жизнь оставляла ее тело, одни глаза — глубокие, впалые — еще горели мерцающим огнем, видели свет, людей.
Он не сдержался, заплакал. Она гладила его волосы, поцеловала в лоб. Уста были холодные, шершавые. Ему показалось, что жена дотронулась ими до сердца. Оно болезненно встрепенулось.
— Пожалей детей. Погибнешь ты, не дотяну до осени и я. Они останутся сиротами… Роб…
Обессиленный, убитый горем и грозным страшным предупреждением, он не мог пошевелиться. Он лелеял заманчивые планы, летел, как на крыльях, домой, неся эти деньги, чтобы обрадовать жену, детей. А получилось, что он принес тревогу, мучительные мысли, страх.
И только когда в узкую, тесную комнату вошел доктор, которого он пригласил по телефону еще в городе, Роб тихо поднялся с кресла, чтобы показать ему больную.
Он не понес назад денег, не отказался от далекого опасного путешествия. Доктор уверял, что больная поправится, если будет лечиться. А чтобы лечиться, нужно иметь деньги. Это был заколдованный круг, из которого он не мог вырваться…
— Роб! Черт побери! Ты выводишь меня из терпения! — загремел капитан ракеты.
Роб сразу оторвался от своих воспоминаний.
— Слушаю, сэр!
— Макс нас покинул. Как ты считаешь. Роб, это хитрость, специальный расчет или сумасшествие? Ответь мне, слышишь!
На лбу Роба сошлись морщинки. Он провел по ним рукой и, обернувшись к Полю, сказал:
— Макс — умный человек. Я верю ему. Если он что-нибудь задумал обязательно сделает.
— В таком случае он может спастись?
— Да, он может, — подтвердил Роб.
Поль закусил губу, зло отбросил в сторону записную книжку, которую держал в руках.
— Негодяй! Он спасся, собака!.. О, небо… А нам придется умирать…
Роб с отвращением смотрел на капитана. Как быстро слетели с него спесь, самолюбование, чванство. Вот он во всем своем ничтожестве. Это не человек, а зверь. Осужденный на смерть, он негодует из-за того, что кто-то другой оказался счастливее его.
— Сэр, успокойтесь, — сказал Роб. — Я молюсь о Максе. Да-да, молюсь. Пусть он выживет, доберется до советской ракеты. Увидите, если счастье нас не оставило, он поможет нам. «Макс! Макс! Доброго тебе пути, друг, — мысленно добавил он. — Если мы погибнем, ты расскажешь о нас. Расскажи все-все и — самое главное — зайди к моей семье, низко поклонись жене, детям. Пусть не ждут меня, не осуждают. Мы сами себе вырыли могилу…»