На почтовых, нанятых в Хересе, я помчался галопом; первую ночь ночевал в Утрере, а на второй день после полудня прискакал в Севилью, где провел еще два дня, чтобы забрать свои деньги, отданные на хранение в банк семьи Эспиноса, и получил у них вексель, по предъявлении коего в Голландии мне за полторы тысячи дукатов должны были выплатить четыре тысячи флоринов, и еще один вексель на четыреста дукатов для погашения его в Португалии; затем, после четырех дней непрерывной скачки, я добрался до Лиссабона.
Дон Хуан, три раза протыкая мои чирьи иглами, начисто излечил меня от них и заверил, что теперь мне нечего об этом тревожиться, я, мол, уже всегда буду здоров. Передал он мне в Кадисе два письма для вручения жене и дочери, однако предупредил и предостерег, что сам не знает, как поведет себя донья Инес, его супруга, исполнит ли его просьбу и согласится ли ехать к нему, ибо дама она весьма благочестивая и,
узнав из письма истинную его историю, которую он ей никогда не сообщал, возможно, будет оскорблена; однако же он был уверен, что его дочь Эухения, которой исполнилось семнадцать лет и которую он втайне воспитывал по-своему, будет рада отправиться со мною куда угодно, исполнит все с готовностью и без возражений, лишь бы увидеть отца.
Прискакав в Лиссабон, я вскоре отыскал площадь, которую старик начертил мне на пергаменте заодно со многими другими улицами и площадями огромного сего города,— так я просил, ибо ехал один и хотел избежать необходимости расспрашивать встречных; ведь, случись какое-нибудь недоразумение, они могли бы опознать меня по манере говорить или по наружности; идя от той площади, миновав несколько улиц, я без труда нашел балконы с золочеными решетками, указанные мне как примета его дома, однако он велел мне не стучать сразу, пока я не удостоверюсь, что валенсийская инквизиция меня не опередила; если же, на беду, это им удалось, следовало действовать с величайшей осторожностью и скрытностью, дабы не рисковать, что как посланец беглого еретика я тоже могу угодить в тюрьму; впрочем, фрай Херонимо, я не стану описывать все предосторожности, с какими взялся за дело.
Короче, было так: лишь только донья Инес узнала, что состоит в браке с мориском, изображение коего как еретика было сожжено на костре, да вдобавок беглым с галеры, чье имя было вовсе не то, с каким он вел ее к алтарю, она ужасно оскорбилась и разгневалась, стала проклинать и бесноваться как одержимая — домашним пришлось отвезти ее вместе с дочерью в загородный дом и запереть там; в скором времени я оттуда увез Эухению на крупе моей лошади, да так удачно, что через восемь дней, пять из которых мы скрывались на постоялом дворе в Опорто, подошло время нашего отплытия на датском судне, места на котором я успел раздобыть, и без каких-либо даже малейших помех мы приплыли в гавань Амстердама, где уже неделю нас как дождя в мае ждал дон Хуан.
БЫЛ ТОЛЬКО ОДИН выход
Лайнер компании «Авианка» приземлился в Нью-Йорке 15 апреля в 23.17. Прайсу была дана инструкция позвонить Генсборо из аэропорта по автомату.
В 2.00 16 апреля они встретились в Карлтон-Хаусе.
Прайс подробно доложил обо всем происшедшем в Боготе. Генсборо был восхищен изобретательностью этих людей. Стало быть, вместе с ключами для освобождения Капоте они возвращают микрофильмы? Микрофильмы, прихваченные ими «по ошибке»? А что же им надо было взять в квартире Капоте? Это вызвало известную тревогу, равно как тот факт, что такие ловкачи возвращают микрофильмы. Нельзя себе вообразить, что они не потрудились выяснить, что там заснято. Возможно ли, чтобы они пренебрегли удобным случаем подготовить грандиозный шантаж ИТТ? Или же эти самые микрофильмы не имеют никакого отношения к документации L-15, переданной Финном злосчастному Лу Капоте? Он опять подумал об опасности, что «шалтай-болтай» — локатор, разработанный в ИТТ, создающийся в абсолютной тайне, как-то связан со всем этим делом. Не было ли предложение Финна всего лишь маневром с целью выудить информацию у ИТТ?.. Да нет, абсурд!