чтобы полностью, даже с напуском, прикрыть верхнюю губу. Вот эти лучше всего. Очень подходят к цвету лица. И когда он накладывает на собственные зубы желтоватый протез, от которого верхняя губа слегка оттопыривается и челюсти укрупняются, зеркало выдает ему незнакомое обличье. А в темных очках и того пуще. От мучений с контактными линзами он решил отказаться. Чарли доволен. Никаких чрезмерностей. Этого достаточно.
В 11.45 он снялся для паспорта, отштемпелевал печатью, которую прислали похитители, белый уголок на снимке, приклеил снимок к паспорту Питера Стивенсона и направился к отелю «Уолдорф Астория». Прибыл туда в 12.15. Чтобы скоротать время, выпил пару рюмок ^мартини» в баре. И в 12.50, в светло-серых брюках, синем пиджаке с саквояжем в руке вышел на угол Седьмой улицы, затем перешел на противоположную сторону Пятой авеню и точно в 1.00 остановился на назначенном месте. Несколько секунд выждал, затем начал не спеша прохаживаться до угла и обратно, словно человек, поджидающий кого-то. Маршрут этот он повторил раз пять или шесть. Он был уверен, что его из укрытия снимает какой-нибудь фотограф, который, вероятно, находится довольно далеко от «Уолдорфа» и пользуется телеобъективом. Несомненно, его фотографируют, чтобы узнать в Боготе. Он предположил, что фотоснимки будут отправлены в Колумбию уже сегодня с ближайшим рейсом. Похитители действуют с высоко профессиональной оперативностью. Все указывает на это. Само похищение, письма, смена штор, все очень остроумно придумано. А присылка ему паспорта с визой, билетом, предусмотрительно заказанный номер в отеле, прикрепление к нему доверенного шофера — все говорит о том, что это не может быть делом обычных преступников. Кто же они, эти похитители?
В 1.15 Прайс ушел с назначенного места и направился в Карлтон-Хаус. Приехав туда, обнаружил, что Генсборо уже оставил деньги для выкупа в стоявшем в столовой сейфе. Чарли возвратился в спальню и тут начал снимать с себя парик и усы. Когда в зеркале появилось его собственное лицо, он сам себе подмигнул и погрозил кулаком. В минуты хорошего настроения он всегда строил себе гримасы, как его Дедушка по матери. Старик, особенно когда, бывало хлебнет пару лишних рюмок, подходил к зеркалу в гостиной и принимался себя ругать, чтобы, как он говорил, избавить от этого труда свою благоверную.
Прайс соскреб клей с верхней губы, старательно вымыл лицо, снова поглядел на себя в зеркало и усмехнулся. Да, он доволен. Завтра встанет в четыре утра, снова загримируется и будет ждать, пока заедут за ним в пять часов. Генсборо пришлет машину с двумя •хранниками, чтобы отвезти его в аэропорт. Самолет компании «Бранифф» вылетает в 7.30 утра.
Чарли растянулся на кровати и закурил сигарету.
Ои подумал о том, что вот уже семнадцать лет не участвовал в операциях собственнолично. С тех пор как достиг ответственных должностей в Western Hemisphere 1 — а произошло это примерно в шестидесятом году,— он никогда не действовал лично в организуемых им акциях. Незачем было участвовать, незачем рисковать своей шкурой. И теперь, опять берясь собственнолично за работу в пятьдесят три года, он чувствовал себя помолодевшим. А что приходится все же слегка рисковать своей шкурой, это не беда, это все же куда лучше тонизирует, чем когда ежедневно рискуешь головой, как, например, на месте директора ЦРУ.
194»
Когда я появился в доме дядюшки Лучо, вид у меня, вероятно, был очень изможденный. Тетя Сара еле узнала меня, всполошилась. Она меня поцеловала, сжал* мне щеки своими пахнущими мылом ладошками и спросила, что со мною, отчего у меня такое измученное лицо. Лучо пощупал мой лоб. «Да он весь горит»,— сказал дядюшка. Меня заставили лечь.
Как только я остался один, нахлынули воспоминания о прожитых здесь печальных днях. Я закрыл глаза. Мне не хотелось ничего видеть. Но все равно я слышал запах старого одеяла, шум зингеровской машинки, звуки радио у соседей, тяжелое шарканье тети Сары, переносящей тазы с бельем, приставив их к живету. Ничего не изменилось. Все было на прежних местах: гардероб с мутным зеркалом, картина в розо-
' Западном полушарии (англ.).
вых и серых тонах, изображающая галантную сцену на берегу озера, пустые флаконы из-под духов с красными бантиками на консоли, покрытой бумажной скатеркой с рисунком в цветочек и бахромчатыми краями, надтреснутый глиняный горшок с неизменной бегонией. Вот и я возвратился на свое место, в этот старый дом, все такой же одинокий сирота.
Весь день я притворялся, будто сплю. Под вечер пришел Карлитос. Еще с порога донесся до меня его зычный голос. Он пришел с предложением, чтобы я пожил в чердачной комнатке его дома. Мать его умерла, он женился. Рыжие его волосы на висках побелели.