— Колян, махни с кем-нибудь на Новопесчаную, шестнадцать, квартира два. Там какой-то козел пьяный жену и соседей гоняет.
К окошку подошел здоровущий, рыжий, весь в веснушках сержант и недовольно прогудел:
— А что, сами с ним разобраться не могут?
— Говорят — не могут.
— Вот, блин, только пожрать собрался! Ну ладно, ставь чайник, режь колбасу. Я там не долго...
Колян пошел к выходу и в дверях столкнулся с крепким парнем деревенского вида.
Парень подошел к окошку дежурного, ни слова не говоря, достал из-за пазухи и просунул в окошко бутылку темно-зеленого стекла с золотой блямбой.
— «Самус»,— прочитал лейтенант, взяв бутылку в руки. — Это что же это такое? Взятка?
— «Камю», — поправил парень. — Коньяк.
— А-а-а, другое дело, — понял лейтенант, убирая бутылку. — И что ты за этот «Самус» хочешь?
— Поговорить хочу с Кириллом Барковским.
— Э, не, ничего не получится! Под следствием твой Барковский.
— А что за дела? Тайна следствия?
— Да нет, не тайна. Связался с б.., трахнул. Она заявление на него об изнасиловании. Взяли мы его. Допроса еще не было, хотя и так все ясно. С одной стороны, весь город эту Лариску знает. Б... еще та! А с другой стороны, заява есть заява.
— Ясно, — улыбнулся парень. — А если она заяву заберет?
— Она? Да ты офонарел! Она спит и видит, как бы кого охмурить, или на себе женить, или накрайняк из кого «бабок» вытянуть. Так что это дело — тухлое.
— Ну а если не тухлое?
— Не заберет!
— Ну а если? Мажем еще на один «Самус» — заберет! Тем более если ты мне ее адресок шепнешь.
— Вообще-то не положено... Нефтяников, одиннадцать, корпус два, квартира двадцать три. Лариса Аркадьевна Малинина. Привезешь отказ — забирай своего кореша, и валите отсюда на все четыре. У нас и так места мало.
— Заметано.
— А как тебя звать-то?
— Андрей. Андрей Чесноков.
С криком «Ну, мать, держи подштанники» в отделение ввалился сержант Колян, таща за шкирку тщедушного человечка в тельняшке и пижамных штанах.
— Вот он, Шварценеггер! Из-за него я с Витьком на Новопесчаную мотался. Прикинь, приезжаем туда, а там этот козел вонючий жену гоняет, бабищу килограмм этак под стопятьдесят. Я его забирать, а она вцепилась в него и не отдает. Во прикол, ты понял? Алле, мужик, как тебя?.. — Но мужичок уже вырубился на лавке под репродукцией «Последний день Помпеи», как будто сам вывалился из картины.
Добираясь до дома «потерпевшей», Андрей пытался представить себе разговор с ней, а потом плюнул и решил действовать по обстоятельствам. Он мог бы, конечно, просто позвонить Савелову, и Кирюху освободили бы мгновенно. Но это значило бы только — еще один из них у Савелова на крепком крючке. Поэтому решил действовать сам.
Тут вдруг в его памяти всплыла прибаутка Кирюхи, которая частенько раздражала Андрея, потому что тот любил выдавать ее в самые неподходящие моменты: «Увидим, услышим, что надо достанем, диагноз поставим и клизмочку вставим!»
«Ох, Кирюха, Кирюха, как бы тебе эта Лариса клизмочку не вставила, — подумал Чесноков. — Ну ничего, может, действительно увидим, услышим...»
На пороге стояло «лицо кавказской национальности». «Лицо» улыбалось и излучало такое добродушие, что вся насупленность Чеснокова мгновенно куда-то улетучилась. Из одежды на «лице» были только цветные трусы и кепка «аэродром».
-г- Заходы, дарагой! Гостам будишь! — радостно проговорило «лицо», вкусно дыхнув на Андрея запахом лука, мяса и сухого вина. — Меня зовут Георгий. Для друга просто Жора, — протянув руку сказало «лицо».
— Андрей Чесноков. Для друга — Андрей, — ответил Чесноков, пожимая протянутую руку, и переступил порог квартиры.
Вся комната была завалена цветами. В прямом смысле. Цветы стояли в ведрах, тазах, банках, лежали в открытых коробках, на столе, на подоконнике, даже на полу.
— Видишь, Андрей, бизнес горыт. Но не в дэньгах счастье. А в их калычестве! Мой дедушка гаварыт: «Будит много друзей — будит много дэнег!» Выпьем за дружбу!
Жора тут же протянул Андрею граненый стакан, с верхом налитый пахучим красным вином.
Андрей на секунду задумался, взял стакан, сказал: «За друзей!» — и выпил вино до последней капли.
Вдруг гора цветов на кровати зашевелилась, и на свет появилась белая всклокоченная копна волос.
— Ларочка проснулась, — радостно возвестил Жора.
Дальнейшие события развивались стремительно и вполне бестолково.
Познакомившись с Чесноковым и узнав, зачем он пришел, Ларочка сначала растерялась, потом заплакала, потом раскричалась, потом рассмеялась. Все эти выплески женской души разбавлялись тостами, увещеваниями, уверениями, анекдотами, песнями в исполнении Лариного квартиранта Жоры и закончились весьма неожиданно: Жора вышел из комнаты, через некоторое время вернулся в черном костюме, галстуке-бабочке, встал на одно колено и, протягивая Ларисе эмалированный таз, доверху наполненный алыми розами, произнес:
— Выходы за мене замуж!!!
Возвращаясь в отделение милиции со спасительным для Кирилла Барковского заявлением и охапкой цветов, Андрей подумал: «Ну везунчик этот Кирюха, хотя и ходок...»
А Кирилл Барковский в это время лежал на нарах так вальяжно и уютно, что было ясно с первого взгляда — этому парню все равно, где лежать: на нарах, на собственной кровати, на пляже, в стогу сена, на мерзлой земле, — он везде устроится комфортно. Он так лежал и мечтал, потому что у ходока Кирюхи была давняя и преданная любовь. Он боготворил актрису Алферову. Даже письма ей писал душевные, правда, безответные, но надежда всегда умирает последней. Сейчас Кирюха сочинял артистке новое письмо, которое решил начать словами: «Я вас люблю, чего же боле?..»
Дверь открылась и захлопнулась, кто-то присел на соседние нары.
— Труба зовет, солдаты, — в поход, — тихо пропел этот кто-то.
«Такого не бывает», — подумал Кирюха.
— В жизни все бывает, Кирюха, — произнес голос.
Кирилл резко поднялся, сел, встретился с глазами Чеснокова. И сразу все понял. Они вообще понимали друг друга без слов.
— Не-не-не! — замахал руками Кирюха. — На меня не рассчитывай, Чеснок. Я лучше сяду.
— Садись. Но... Скучно там...
— А там? Веселее?
— Обхохочешься. Сдохнешь от смеха! Это я тебе гарантирую.
— А как же?.. — не закончил Кирюха.
— Она заяву забрала.
— Спасибо, конечно. Все равно — нет.
— Жаль, — грустно протянул Андрей. — Я думал, ты меня выручишь...
— Тебя бы я пошел выручать, а этих козлов...
— Я под «вышкой» хожу, Кирюха, — еле слышно сказал Андрей. — Поехал разбираться с подонками, да, видно, перестарался — убил одного. Вот мне и поставили условие: либо — либо.
Кирюха молчал минут пять. Чеснок был на себя не похож — жалкий, забитый, загнанный в угол. Таким его Кирюха еще не видел.
— Суки, — выговорил он наконец. — Какие же суки!
— Ну что? — спросил Чесноков, виновато заглядывая в глаза Кирюхи.
Кирилл Барковский еще несколько томительных секунд смотрел на Андрея, а потом махнул рукой и проговорил привычно:
— Увидим, услышим, диагноз поставим и кому нужно клизмочку вставим!!!
Андрей отвернулся, чтобы Кирюха не увидел, как глаза его наполнились предательскими слезами.
Глава пятая ЖЕЛТАЯ ПОДВОДНАЯ ЛОДКА
Море заштилило в считанные минуты. Словно наигравшись тяжелой водой, оно вдруг свалилось в мертвецком сне. Даже дыхания не видать — зеркало.
От этого место катастрофы выглядело еще страшнее. Теперь было видно, что мазут разлился широкой полосой и тянулся к японскому берегу. Развороченный хвост «Луча» скалился страшными зазубренными краями, отпугивая все живое. Даже чайки, которые вообще не отличаются брезгливостью, облетали место катастрофы стороной, а если какая совсем уж неразумная опускалась на воду, то подняться в воздух уже не могла: перья ее облепляла тяжелая жижа мазута.