Стоит ли теперь говорить о том, что, когда семь лет спустя Нельсон нашел свою смерть у Трафальгара, он был погребен именно в этом гробу.
Вернемся к нашему повествованию.
LXXXVIII ЭММА ЛИОННА
Кара небесная, назначенная победителю при Абукире и Трафальгаре, была та, что Божье правосудие пожелало на веки вечные связать имя Нельсона с именем Эммы Лионна. Нами уже упоминалось легкое судно, которое взялось доставить весть о победе Нельсона в Лондон и Неаполь.
Едва только получив письмо Нельсона, Эмма Лионна — а именно ей и была сообщена новость о великой победе — бросилась к королеве Каролине с распростертыми объятиями. Та воздела взор к небу и закричала, или, скорее, зарычала от удовольствия.
И вот, не беспокоя этой новостью французского посла Гара, того самого, который зачитывал смертный приговор Людовику XVI и которого Директория без колебаний отправила в Неаполь как предупреждение неаполитанской монархии[68], она приказала, решив, что Франции бояться больше нечего, начинать открыто и с большой помпой приготовления к торжественному приему в честь возвращения Нельсона-триумфатора в Неаполь.
И чтобы не плестись в хвосте других сюзеренов, она во всеуслышанье признала себя более ему обязанной, нежели другие, и в то время как ей грозили с одной стороны — французские войска в Риме, а с другой — Римская республика[69], через своего любовника, первого министра Актона, попросила у короля для Нельсона патент на титул герцога Бронте — то есть одного из тех трех циклопов, что ковали громы и молнии, — с тремястами тысяч фунтов стерлингов годовой ренты[70]. Король, даровав ему титул, оставил себе право вручить Нельсону шпагу, подаренную Людовиком XIV своему сыну Филиппу V, когда тот уезжал принимать испанский престол, а от Филиппа V перешедшую к его сыну Дону Карлосу перед его отправлением в поход на Неаполь.
Помимо своего исторического значения, которое бесценно, эта шпага, которая, по завещанию Карла III, должна была переходить только во владение защитников и спасителей Сицилийского двора, была оценена, по причине бриллиантов, щедро усыпавших ее, в пять тысяч фунтов стерлингов, или в двадцать пять тысяч франков на наши деньги.
Что же до королевы, то она припасла для Нельсона подарок, с которым не шли ни в какое сравнение все милости и титулы земных королей: она собиралась подарить ему Эмму Лионна, предмет его пятилетних страданий и пылких грез.
И потому в утро того дня, когда ожидался въезд Нельсона в Неаполь, она сказала Эмме Лионна, откидывая ее каштановые волосы и касаясь губами ее лица, на первый взгляд столь чистого и открытого, что его можно было принять за лик ангела:
— Моя любимая Эмма, для того чтобы я оставалась королем, и, следовательно, чтобы ты оставалась королевой, нужно, чтобы этот человек принадлежал нам, а чтобы он принадлежал нам, нужно, чтобы ты принадлежала ему.
Эмма опустила глаза и молча, схватив руки королевы, покрыла их страстными поцелуями.
Объясним, каким образом Мария-Каролина могла обратиться с такой просьбой или, точнее, отдать подобный приказ леди Гамильтон, супруге английского посла.
Эмма была дочерью бедного уэльского крестьянина. Она не знала ни своего возраста, ни места своего рождения. Самым далеким и ранним ее воспоминанием была девочка трех или четырех лет, одетая в платье из грубого холста, босоногая, кремнистой дорогой идущая под звуки грозы из северной страны, крепко держась своими ледяными ручками за платье матери, бедной крестьянки, которая всегда ее брала на руки, когда та слишком утомлялась или когда надо было перейти ручьи, преграждавшие путь.
Она навсегда запомнила холод и голод, сопровождавшие их в этом переходе.
Она помнила и то, как они проходили по улицам города и ее мать останавливалась перед дверями какого-нибудь большого дома или перед дверью булочной и умоляющим голосом просила подать ей несколько монет, в чем ей всегда отказывали, или хлеба, в чем не отказывали почти никогда. Наконец две странницы дошли до маленькой деревни в графстве Флинт, конечной цели их путешествия. Это была деревня, в которой родились мать Эммы и ее отец, Джон Лион. В поисках работы он покинул графство Флинт и перебрался в графство Честер. Но работа не пошла впрок. Джон Лион умер молодым и в бедности, а его вдова решила вернуться в родную землю и посмотреть, примет ли она ее как радушная мать или как бесчувственная мачеха.
И Эмма, словно грезя, снова видела себя на холме, наблюдающей за маленькой отарой из четырех или пяти овец, пивших из того же родника, в который и она гляделась, чтобы понять, к лицу ли ей венок из полевых цветов, украшавший ей голову.