Он был вынужден подчиниться.
Он бежал двадцать восемь дней по скалам, камням, через терновник, колючий кустарник и был без башмаков последние три дня: ноги его были покрыты ранами и язвами. Видя, как он скрывает свои мучения, но, несмотря на все усилия, не может идти за ними, они начали его подталкивать тычками прикладов и уколами штыков.
— Убейте меня, если хотите, — ответил Фра Диаволо, — но дальше я идти не могу.
И он упал.
CVIII LA FORÇA[134]
Не то из сострадания, не то понимая, что он им не в состоянии помешать, разбойники решили бросить его умирающим на дороге.
Почему же Фра Диаволо им не открылся? — может возникнуть вопрос. Потому что он знал, что его голова стоит шесть тысяч дукатов, и он не сомневался, что, если эти разбойники об этом прослышали, они неминуемо донесут правосудию на него, чтобы потом преспокойно положить себе в карман по полторы тысячи дукатов.
Он понимал, с какими людьми имел дело. Когда те были уже далеко, он попытался встать. Опираясь на ветку рухнувшего дерева, он побрел наугад. Наконец он добрел до какого-то селения: это была деревня Баронисси. Он пошел по первой же дороге, которую заметил, и вскоре добрался до центра деревни.
В это время аптекарь открывал свою лавку и был до крайности удивлен, заметив посреди белеющего кругом снега остановившуюся на центральной площади одинокую фшуру, растерянно и с беспокойством озиравшуюся.
Он подошел к нему и спросил, что тот ищет.
— Я жду одного своего товарища, — последовал ответ, — я пришел из Калабрии, и как только он подойдет, я продолжу свой путь.
К несчастью для Фра Диаволо аптекарь оказался калабрийцем и не заметил в говоре Фра Диаволо акцента, свойственного его соотечественникам — калабрийцам. Аптекарь заподозрил, что имеет дело с каким-нибудь беглым преступником, и пригласил его пройти на кухню, погреться и пригубить немного спирта; а тем временем, пока он изображал хлебосола, знаком подозвал одну из молодых служанок и шепотом велел ей бежать к местному старосте и привести наряд национальной гвардии.
Через несколько мгновений в лавку зашли четверо солдат во главе с капралом. Капрал подошел к Фра Диаволо и попросил у него документы.
— Какие документы? — возразил Фра Диаволо. — Не может ли простой странник путешествовать без документов?
— О-го! — ответил капрал. — Местность кишит разбойниками, и нет ничего чрезмерного в этих мерах предосторожности. Стало быть, поскольку вы отказываетесь признаться, откуда вы взялись, мы будем вынуждены арестовать вас и препроводить в Салерно.
И он был доставлен в Салерно, где оказался в кабине командира эскадрона Фарины, который начал допрос.
В этот момент один из неаполитанских саперов, приданных в распоряжение майора Гюго, по имени Павезе случайно вошел в кабинет и, заметив арестанта, воскликнул:
— Фра Диаволо!
Можно представить изумление присутствующих и особенно самого арестанта.
Фра Диаволо попытался спорить, но к его несчастью маленький сапер слишком часто козырял ему во времена Бурбонов, когда тот был и герцогом, и полковником и щеголял на улицах Неаполя мундиром и титулом, чтобы не узнать его сейчас в окроваленном, умирающем жалком оборванце. Сапер подтвердил еще раз сказанное, и все сомнения отпали: ужасный Фра Диаволо был наконец арестован.
Майор Гюго немедленно сообщил об аресте Фра Диаволо королю Жозефу. Признавая его храбрость и восхищаясь стойкостью его духа, майор просил короля о снисхождении.
Но ответ Жозефа сводился к тому, что Фра Диаволо повинен не только в преступлениях политических, но и гражданских, что делает невозможным для него помилование короля: он с готовностью помилует бурбонского партизана Фра Диаволо, бригадного генерала и герцога де Кассано, но не может этого сделать в отношении убийцы и поджигателя Фра Диаволо.
Популярность Фра Диаволо была велика и потому суд привлек толпы зевак. Обвиняемый присутствовал на прениях, которые до правления Жозефа и Мюрата были для судей пустой формальностью. Когда подсудимому предоставляли слово в свою защиту, он отказывался от выступлений. В тюрьме он то и дело повторял, что в своих деяниях лишь повиновался приказам, которые получал. Спокойно выслушав смертный приговор, он лишь закричал в конце:
— И это за то, что я едва выполнил лишь половину из того, что мне поручено Сиднеем Смитом!