Послонявшись по всему второму этажу, юноша в нерешительности остановился у двери комнаты Софии. Отчаянье и чувство вины накрыло его с головой. В глазах защипало.
Дурак. Вот я идиот…
Набравшись решимости, парень буквально ввалился в ее комнату.
У кровати девушки стоял врач, но, завидев Томаса, тут же ретировался. Выглядела София отвратительно, хуже чем когда-либо была. Юношу съедала вина, прогрызая его насквозь.
Девушка встретила его хмурым, удивленным взглядом.
Быстро пройдя через всю комнату, Томас остановился рядом с ней, а потом сел в изголовье кровати. Она никак не отреагировала, все ждала, что он скажет, а парень молчал.
Десять минут прошли в молчании, а потом Томас шепотом произнес:
— Прости, прости за то, что причинил тебе боль.
София вздрогнула, но при всем желании не могла повернуться и посмотреть на его лицо. Это было даже и к лучшему, потому что Томас плакал.
Плакал…
— И ты меня… — начала было она, но парень ее перебил.
— Не надо, не извиняйся, пожалуйста. — понизил он голос, пытаясь не выдать своих слез.
Рука Софии нашла его руку и чуть сжала ее.
Девушка все поняла.
Еще минут семь они просидели в молчании. Им не нужно было говорить, чтобы понять друг друга.
Наконец, Томас как и в первый раз, нарушил тишину.
— Мои родители познакомились в море, — хрипло произнес он, закрывая глаза. — Отец тогда еще плавал на «Торговце», а мать была пленной рабыней, осужденной на вечную каторгу. Ее корабль затонул, а она сама чудом несколько дней продержалась наплаву, цепляясь за доску в океане. Это была судьба. — он криво усмехнулся, давая себе время собраться с мыслями. — Она была настоящим бойцом, бесстрашнее и сильнее многих мужчин, а еще у нее было доброе сердце. После их тайной свадьбы дела отца пошли в гору. Он стал владельцем нескольких рыболовецких судов и уже не выходил в море, перебравшись в поместье и живя там с мамой и мной. Это было прекрасное время… — мечтательно улыбнулся Томас, и из глаз его опять потекли слезы. — Каждый вечер мы с мамой верхом отправлялись на прогулку по поместью и до ночи засиживались за чаем у домашнего камина. Она рассказывала мне кучу историй о море, и я хотел воочию увидеть и их, и громадный океан. Когда мне было шесть, мне вместе с моим учителем разрешили принять участие в коротком плавании на корабле отца. Я до сих пор помню те невероятные впечатления, но как ни странно никаких русалок не увидел…
Юноша замолчал, пауза затянулась, но он не торопился продолжать. София лежала, боясь пошевелиться или вздохнуть. Она ждала.
— Когда же мне было восемь, моя мать умерла от чумы. — резко продолжил Томас, сквозь зубы процедив эти слова, дающиеся ему с большим трудом. — Мой отец не был способен пережить ее утрату, он пристрастился к опиуму. А я…, я остался не у дел. Дома я был не нужен, так что оставалось море. И я стал регулярно вместе с командой отправляться в рейсы, неважно куда, только бы подальше от отца. Стоит ли говорить, что деньги у нашей семьи быстро исчезли…
Спустя два года мой старик понял, что не может управлять своей компанией, она обанкротилась, а он все продолжал покупать эту гадость фунтами. Очень редко он вспоминал обо мне, но когда содержание поместья стало невозможным, вспомнил вновь. Отец, воспользовавшись последними оставшимися старыми связями, пристроил меня на корабль своего друга. Мальчика одинадцати лет! Впрочем это не было для меня неожиданностью, я уже привык к грубости моряков. — очень быстро закончил свой рассказ Томас. В его голосе чувствовалась злость и обида, ему не хотелось вспоминать все события вновь.
— Я не знаю, что сейчас с отцом, — жестко продолжил он. — Я отправляю ему на старый адрес некоторую сумму денег, но за все те годы он ни разу даже не написал мне. Видно наркотик окончательно сожрал его мозги.
Он встал, сжав пальцы, и, не говоря ни слова, направился к двери. София не пыталась его остановить, в ее глазах застыли слезы. Она жалела, что выпытывала у него эту информацию, ожидая интересный рассказ.
— Откровение за откровение… — расслышала шепот девушка, когда дверь закрылась.
Томас был в ярости, нет, он был в бешенстве. Не спускаясь на завтрак, он бегом вернулся в свою комнату, с такой силой захлопнув дверь, что оторвал от нее ручку. С силой отшвырнул ее в сторону, определив по звуку, что та впечаталась в стеклянный графин на столе, разбивая его вдребезги.
Он уже жалел, что вообще начал этот рассказ.
Томас медленно, крадясь, подошел к креслу, попытался было сесть за рабочий стол, но оно упало, а вместе с ним упало и последнее самообладание парня.