- Алина. - - Удачи тебе, девочка. Сделай правильный выбор.
- А какой он? - Женщина усмехнулась и не ответила, но уже уходя, Кована остановилась в дверях и повернулась к девушке.
- У него вчера был день рождения, - вздохнула женщина и покачала головой. Потом отвернулась и прошептала, будто самой себе. - Бедный мальчик, сколько еще ты сможешь… - женщина не закончила фразу, снова вздохнула и закрыла за собой дверь.
Когда Кавана ушла, Аля помыла пол в коридоре, с трудом справляясь с дурнотой от мысли, что именно она вытирает. А затем она все же не смогла удержаться, и отправилась в комнату, где спал Коналл. Во сне все люди выглядят безмятежными и спокойными, а еще моложе. Коналл хмурился, губы сжал, будто от боли, а на подбородке, среди рыжих волос, кое-где испачканных кровью, девушка заметила седой волос. Это зрелище вызвало в Алине странную боль в груди, похожую на отчаяние. Почему она так плохо себя чувствует? Кавана сказала, что с ним все будет хорошо: “У него было и похуже, - с улыбкой успокаивала она девушку. - Вот увидишь, когда он проснется, будет как огурчик.” Аля ей не верила. Кем вообще работает этот человек? Дрессировщиком крокодилов? Что это у их клана за такая архиважная миссия? Алина пообещала себе обязательно это выяснить. Потом. Алина, помимо всего прочего, была до жути любопытной. Это неоднократно ставило ее в неловкие ситуации, но нынешняя загадка обещала стать триумфом ее настырности.
Кавана оставила Алине какую-то мазь в стеклянной баночке без этикетки, и объяснила, как ей пользоваться, сказав что вколола мужчине снотворного и антибиотиков, поэтому он проспит не меньше двенадцати часов. Девушка решила воспользоваться мазью прямо сейчас, старательно убеждая себя, что дело не в неуемном интересе рассмотреть страшные раны. Откинув одеяла, девушка замерла. Рука сама потянулась к груди мужчины, но она ее сразу отдернула. Аля почувствовала какое-то странное, незнакомое доселе волнение, очарованная скульптурным рельефом мужского торса. Швы на боку были удивительно аккуратно и ровно зашиты, несмотря на то, что все же было очевидно, какими страшными раны были изначально. Алина набрала на пальцы немного мази, и почувствовав идущий от нее аромат, поднесла ближе и понюхала. От мази пахло весной, грозой, солнцем. Девушка была ошеломлена, она никогда в жизни не ощущала такого восторга. Возможно тут был какой-то наркотик, но это было дивно. Аля быстро убрала руку от своего лица, и принялась аккуратно наносить мазь на кожу мужчины. Она была горячей. Жар и липкость, это единственное, что ощутили ее рецепторы осязания. Но вот ее эмоции, их спектр был гораздо богаче: страх смешивался с возбуждением, сомнения терзали душу скатываясь в безысходность, а помимо этого сердце затопили восторг, всепоглощающая нежность и восхищение. “Будь ты проклят, чертов ирлашка! Ненавижу тебя” - всхлипнула Аля, вытирая заплаканные глаза, нежно проведя пальцем по его щеке. Жесткая щетина была удивительно приятной на ощупь. Мужчина лежал неподвижно, и лишь легкое дыхание и жар, идущий от его тела, давали понять, что он еще жив. Девушка коснулась его губ, и вздрогнула, почувствовав легкое дуновение жаркого воздуха. Перед глазами встала картина того, как она целовалась с ним. Да, на самом деле Аля целовалась с Бойлом, но в ее памяти это был все же именно Коналл, хоть мозгом она понимала, что это жестокий самообман. Воровато оглядевшись, будто дома мог кто-то быть несмотря на то, что она лично закрыла дверь за Каваной на щеколду, Алина приблизилась к мужчине, и поцеловала. И тут же отпрянула, будто ее ударило током. Губы были ужасно горячие, грубые, обветренные, а уже довольно переросшая щетина уколола ее нежную кожу. Но несмотря на неблагоприятные осязательные факторы, этот мимолетный поцелуй был самым приятным в ее жизни. Грудь пронзило нестерпимой болью от мысли, что никогда не сможет целовать его без оглядок, так, чтобы он отвечал ей, так чтобы… Это было невыносимо. Она снова, жадно припала к губам мужчины, нежно обхватив руками подбородок. Он даже не шелохнулся. Аля всхлипнула, прижавшись своим лбом к его, прошептав ему прямо в лицо: “ Что ты со мной сделал? За что? Будь ты проклята, чертова Кавана!” Девушка уже давно осознавала в себе чувства к этому мужчине, он понравился ей с первого взгляда, но она не разрешала себе признаться. Аля считала себя слишком юной сейчас, и не подходящей для любовных отношений вообще. Разоблачение бывшей любовницы отца семейства О’Доннеллов сработало как искорка, вспыхнувшая рядом со спокойной, радужной поверхностью бензина. Ее рассказ, ее признания, ее страсть, ее живость ума и такие нежные, но несчастные глаза… Они открыли в Алине что-то, что она в себе и не подозревала, всю жизнь живя и общаясь только с мужчинами, закостенелыми учеными, чей мозг поглотил душу, и сделал их больше похожими на компьютеры. В этой женщине она нашла то, что никогда не имела, какое-то материнское участие, а своей историей она как будто шепнула: “можно”.