- Илья, - сказал он укоризненно. - Илья. Ну, перестань ты шутить с покупателями. Опять на тебя жалобы.
- Если я перестану шутить, нечем будет торговать.
- Почему? - изумился директор.
- Птицы и коровы передохнут от этих покупателей.
- Илья! Илья. Илья...
И погрозил пальцем.
Подошёл взрослый израильтянин, один в один похожий на замдекана Путятина. "Как его звали-то? - вспоминал Илья. - Вообще-то он был педагог". Кандидат эзотерических педагогических наук. Наук без единого закона. В практике, к тому же, активно нарушавших основной ответ на основной вопрос марксистской философии: что первично? У педагогов первично было слово. Ибо материи: не то, что мела, даже аудиторий, - не хватало. Особенно при наплыве вечерников во второй половине дня, а дважды в год и заочников. И те, и другие блистали перлами: "Ахилл изнасиловал гетеру", или "Фаблио родился в бедной крестьянской семье", или "Гулливер за ужином выпил много вина, и потому смог потушить пожар во дворце", или "Ромео переспал с малолеткой и сбежал". А один провинциальный сотрудник местной газетки в маленьком, но очень промышленном городке, пожелавший овладеть дипломом филолога, припёр свою напечатанную заметку, где среди прочего было и такое: "Необходимым атрибутом лица нашего города являются фекальные сооружения". Илья захихикал, вспоминая свою работу в мире людей. Несмотря на необходимые атрибуты, вспоминал со вкусом.
А в этом загробном мире за безымянным Путятой скопилась уже небольшая очередь, желающих покушать-похрумкать-поесть дома в кругу вечерней семьи. Сам же воитель язычников стоял, дегенеративно отвесив челюсть, и рассматривал куриные крылышки, как его предшественник, внук Добрыни, побитых новгородцев. Но тут всё прояснилось. Путяту загробного звали Ицик.
- Ицик! - заорал на него подошедший Фаина Раневская: мужчина лицом был копия великой актрисы в фильме "Свадьба". Даже голос у него был такой же. Илья замер в восторге предчувствия - сейчас скажет:
- Я три года перину собирала! Пушинка к пушинке! Ни одного пёрышка!
Но мужчина ничего не сказал. Мужчины обнялись с любовью и начали целовать друг другу щёки. Потом они хватали друг друга за щёки пальцами и трясли их от приступа нежности. Потом они щупали друг другу плечи и гладили спины.
"Нет, - уговаривал себя Илья. - Это совсем не то, о чём ты подумал. Это Восток. И эти знаки имеют другое семантическое наполнение".
- Господи! - шёпотом возопил Илья. - На кой азазель мне сдалась здесь семиотика? Не нужна тут никому эта глупая наука. Нет здесь и не может быть здесь никакой семиотики! И вспомнил цитату из того же фильма: "А ежели мы, по-вашему, выходим необразованные, зачем же вы к нам ходите? Шли б к своим, образованным!" - голосом Раневской пролетело в мозгу. Гениальная всё-таки была актриса. Кого можно поставить рядом с ней? И сам себе отвечал - никого. И снова Илья хихикал уже над собой, над Горьким, над Лениным, цитат из которых сегодняшние ни заочники, ни вечерники, ни стационарники - никто из тамошних не помнит. А тутошние, уже бессмертные, и знать никогда не знали.
Раневская тут же пролез без очереди к витрине и заказал индюшачьих шницелей. Очередь заволновалась. Путята их успокоил. Очередь заволновалась сильней. Послышались выкрики. "Хорошо! - подумал Илья и вытащил из холодильника длинные индюшачьи горла. - Тут главное - попасть в ритм".
Едва самая возмущённая тётка со злым лицом актрисы Пилецкой в фильме "Разные судьбы", открыла было рот, чтоб выкрикнуть что-то "безбилетнику", как Илья с грохотом отрубил кусок горла. Тётка щёлкнула челюстями. Ритм был пойман: она набирала воздух в грудь - Илья превентивно бил секачом, пауза - удар, пауза - удар. Скандал погас. Как говаривал замдекана Путятин: "В зачатии". Но мир потустороннего безмолвия наполнился грохотом, звуками, разговорами на повышенных тонах. Толстый жирный мальчик что-то, икая, жевал. Маленькая девочка, сидя в магазинной тележке, орала чем-то недовольная, запрокидывая голову к высокому потолку. "Муля, посмотри, какая чудная девочка потерялась! - продолжали в своём мире всплывать мысли, фильмы, книги, ассоциации. - Скажи, маленькая, что ты хочешь, чтобы тебе оторвали голову?.. Да заткнись уже!" Но маленькая рыдала в голос, как четыре больших. Пробежала мелкая собачонка похожая на таракана с ошейником, за которой гнался в полусогнутой позе охранник. Без ошейника. Из короба просыпались женские прокладки, из соседнего - мужские трусы; они спарились на полу разноцветно. Осталось меньше трёх часов. Господи! Дай мне силы и терпения. Не дай мне Бог сойти с ума, уж лучше посох и сума... Борьба Базарова с князем Мышкиным на время прекратилась - наступил перерыв на обед. За прилавком остались толстая мясницкая тётка и её щуплый муж в кипе. Тётка умела материться на шести языках, потому работа у неё получалась хорошо. Муж её был жилист и любил разделывать туши: покойные коровы и овцы безмолвствовали, и разговаривать с ними не нужно было. Скачаю новый фильм по Грибоедову и посмотрю, решил Илья. Сегодня же.
Он вытащил взятый из дому сэндвич с жареной курятиной и, войдя в овощной холодильник, выбрал пару огурцов. Не успел он захлопнуть дверь, как всё и началось.
Откуда-то из-за ящиков выскочил начальник по безопасности и заорал на Илью.
- Ты вор! Ты воруешь продукты!
- Тебе в голову пнуло? Я три года тут работаю, и все три года беру по паре огурцов на обед. Так поступают все.
- Ты вор! - продолжал вопить главный надсмотрщик.
И Илья рассвирепел. Он взял начальник за нос двумя мясницкими своими пальцами, повернул нос в сторону и, когда начальник раскрыл рот от боли, всунул ему в пасть огурец со словами "Жри, подонок!" И толкнул его в лицо так, что тот сел, опрокинув ящики. Потом Илья вытащил из заднего кармана бумажник, высыпал на ладонь мелочь - шекелей пятнадцать, не меньше, - и швырнул охраннику в морду.
- Когда ты сдохнешь, я насру на твою могилу!
Сорвав с себя белую фирменную куртку и фартук, он отметился на выходе и ушёл. Пройдя метров пятьдесят, он, всё ещё злой, наткнулся на неё.
3
Ах, какая ты, зараза, даже рифмы не подобрать!
Юрий Визбор.
- Жлобы, - сказала девочка зло по-русски и утёрла лоб краем майки. - Дай сигарету.
Возраст её был трудноуловим. Ростиком она едва дотягивала до четырнадцатилетней, вместо грудей сквозь майку торчали два острых соска. Так что лет ей могло быть и двенадцать, и двадцать пять. В лице кроме злобной жестокости ничего не отражалось. Впрочем, опытно определил Илья, следов от иглы на локтевых сгибах тоже не было. Малолетка, решил он. А, может, и нет.
- Не рано ли?
Девочка выразилась в том плане, что будь она парнем, то... и далее по-арабски про гениталии его сестры...
- Я понял-понял, - перебил её Илья; это был распространённый молодёжный сленг. - Только угощать детей сигаретами - уголовное преступление. Для меня.
- Ссышь, папашка? - даже не спросила, а утвердительно произнесла девочка.
- Да и Хилель сказал: "Не делай другому того, чего себе не пожелаешь".
- Иди в жопу, - равнодушно, успокоившись, произнесла малолетка.
- У меня тоже есть дочь, я не хочу, чтоб...
- Воспитатель, - перебила его девочка, - купи тогда три бутылки колы. Хотя там же кофеин... - ехидно произнесла она. - Что сказал Хилель про кофеин?
Нет, она не малолетка, решил Илья, так тинэйджеры с взрослыми не говорят. Почти на равных.
- И стаканчики тоже! - крикнула ему в спину девочка.
Когда Илья вернулся с коробкой в четыре бутылки кока-колы, девочка уже курила, откинувшись на спинку скамьи. Она посмотрела устало на Илью и смяла сигарету.
- А что так мало? Мог бы связку и из шести бутылок взять.
- Ты же заказали три!
- Ладно, пошли, - приказала она тихо.
- Я думал, это тебе.
- Я что ли потащу шесть кило? Да у меня жопа оторвётся. Пойдём-пойдём, тут недалеко.
Всё-таки коробила её вульгарность и словесная вольность. Впрочем, было интересно пообщаться, так сказать, с генерацией "некст" вот так вблизи. В своём кругу они тоже так разговаривают? Или это игра-показуха для взрослого?