Первая поговорка из баскского кладезя народной мудрости звучала так: “Zahar hitzak, zuhur hitzak”; что в переводе означало: “Старые изречения – мудрые изречения”. В имевшемся словарике Николай нашел только слово “zahar”, означавшее “старый”. Таким образом, первыми записями в его маленькой самодельной грамматике были:
“Zuhur – мудрый.
Окончания множественного числа в баскском языке “ak” или “zak”.
Корень слов “поговорки/изречения” – “hit” или “hitz”.
Примечание: глагол “говорить/сказать”, вероятно, также производное от этого корня.
Примечание: возможно, аналогичные конструкции не требуют вспомогательных глаголов”.
Николай принялся строить грамматику баскского языка с азов, слово за словом, понятие за понятием, конструкцию за конструкцией. С самого начала он заставлял себя вслух произносить слова и фразы изучаемого языка, так, чтобы он звучал в его сознании – живой, полнокровный. Не имея ни руководства по фонетике, ни преподавателя, который направлял бы его, Николай, конечно, кое-где ошибался, и эти ошибки потом навсегда остались в его разговорном баскском языке, немало веселя его друзей-басков. Так, например, он решил, что звук “h” в баскском, как и во французском, при произношении немой. Точно так же ему нужно было выбрать один из возможных вариантов звучания согласной “х”. Это могло быть и “z”, и “sh” или “tch”, и задненебное немецкое “ch”. Он наугад выбрал последнее. Ошибочно, как выяснилось впоследствии, к его величайшему смущению.
Жизнь его была теперь заполнена, даже переполнена событиями и делами, которые ему приходилось откладывать в сторону еще до того, как он успевал устать от них. День начинался с завтрака и обливания холодной водой. Сделав гимнастику и избавившись, таким образом, от излишней физической энергии, Николай позволял себе на полчаса погрузиться в неглубокую медитацию. После этого он приступал к изучению баскского языка и занимался им до ужина; затем проделывал еще один комплекс физических упражнений, продолжая его до тех пор, пока энергия окончательно не иссякала и усталость не разливалась по всему телу. Тогда он снова на полчаса погружался в медитацию. И уже затем проваливался в сон.
Он даже на время исключил из своего распорядка пробежки по узкой прогулочной дорожке, посвятив это время занятиям баскским языком. К тому же каждый день, во время еды или занимаясь физическими упражнениями, Николай разговаривал сам с собой на одном из языков, которые он знал, чтобы не забывать их и поддерживать в рабочем состоянии. Поскольку языков было семь, для каждого из них он отвел один день в неделю; в результате его личный календарь дней недели звучал так: Monday, вторник, lai-bai-sam, jeudi, Freitag, Larunbat и Nitiyoobi.
Самым значительным за годы, проведенные Николаем Хелом в одиночном заключении, оказалось то, что его дар предчувствия расцвел. Это произошло с ним помимо воли, и на ранних стадиях он даже этого не сознавал. Те, кто специально занимаются изучением подобных феноменальных явлений парапсихологии, полагают, что предчувствие, способность предугадывать близость событий, которые должны совершиться в ближайшем будущем, было в ранний период развития человеческого общества в такой же степени свойственно всем людям, как остальные пять чувств, однако впоследствии, по мере того как человек, развиваясь, все дальше и дальше отходил от своего первоначального ощущения мира как отношений охотника с жертвой, оно стало отмирать, не находя себе применения, и наконец почти исчезло. Кроме того, внематериальная природа этого “шестого чувства”, рождающегося из импульсов, посылаемых подкоркой головного мозга, диаметрально противоположна разумному, логическому мышлению, дающему человеку возможность анализировать окружающие его явления и производить обработку опыта и впечатлений, благодаря которой его можно характеризовать как высшее существо животного мира. Если уж до конца придерживаться фактов, следует заметить, что отдельные примитивные культуры все еще сохраняют способность предчувствования, хотя и в очень слабом, зачаточном виде; и даже некоторые, до мозга костей цивилизованные люди иногда неожиданно принимают сигналы этой системы предчувствий, вздрагивая и ощущая странное раздражение, жжение или покалывание от устремленного на них сзади пристального взгляда; иногда люди чувствуют, что кто-то думает о них, а иногда в душе человека вдруг рождается смутное, неясное, но тем не менее сильное предчувствие грядущего благополучия или близкой кончины. Однако ощущения эти очень легки, мимолетны, и от них обычно отмахиваются, поскольку их невозможно втиснуть в рамки унылой, прозаической логики, а попытаться понять или принять их – значит, разрушить удобное убеждение, что любые феномены находятся в сфере человеческого разума, а значит, в конце концов поддаются объяснению.
Изредка, в экстремальных обстоятельствах, способность предчувствования вдруг развивается и в отдельных современных личностях. Николай Хел являлся во многом характерным представителем немногочисленных обладателей этого необыкновенного дара. Вся жизнь его, с самого рождения, была наполнена внутренней, напряженной работой души и мысли. Он был мистиком, не раз испытывавшим экстатические перенесения, а потому все ирреальное, алогичное не казалось ему странным, он привык к нему. Занятия го приучили его ум воспринимать действительность как цепь бесконечных, текучих, постоянно меняющихся образов, а не как жесткую структуру “проблема – решение”, свойственную культурам Запада. Внезапное потрясение, перевернувшее всю его жизнь, на долгое время обрекло его на одиночество; ему пришлось замкнуться на самом себе. Но это обстоятельство помогло раскрыться его новым неожиданным способностям и в очередной раз подтвердило, что и в наше время хотя бы один из десятка миллионов человек живет, храня в себе дар (или бремя) предчувствования.
Эта исконная, первичная система ощущений развивалась в Николае так медленно, так постепенно, что почти целый год он вообще не подозревал о ней. Его тюремное существование делилось на столько коротких, насыщенных энергичной деятельностью отрезков, что он не имел ни малейшего представления о течении событий за стенами тюрьмы. Он никогда не сосредоточивал внимания на этом и никогда не испытывал скуки или томления. В противоречии с физическими законами, оказалось, что время имеет вес, но груз его всей тяжестью наваливается на человека только тогда, когда нечем его заполнить.
Николай обнаружил свой новый дар случайно, и помогло этому очередное посещение мистера Хираты. Он сосредоточенно занимался, корпя над своими книгами, и вдруг, оторвавшись от них, сказал себе вслух (по-немецки, так как, по его расчетам, была пятница):
– Странно. Почему это мистер Хирата решил навестить меня?
Затем, взглянув на свой импровизированный календарь, обнаружил, что все правильно – прошло уже шесть месяцев со времени последнего визита мистера Хираты.
Через несколько минут, однако, он снова оторвался от работы, размышляя, кто этот незнакомец, который идет к нему вместе с мистером Хиратой; он чувствовал, что приближающийся человек не принадлежит к числу охранников, ибо каждый из них обладал совершенно определенной аурой, которую Николай безошибочно распознавал.
Некоторое время спустя раздался скрежет отпираемых замков, и в камеру вошел мистер Хирата в сопровождении молодого человека, который проходил стажировку по социальной работе в тюремной системе; он застенчиво стоял в стороне, пока его старший наставник, положив на колени дощечку с анкетой, задавал свои вопросы, методично отмечая каждый полученный ответ.
На заключительный вопрос о каких-либо дополнительных требованиях или жалобах Николай попросил еще бумаги и чернил, на что мистер Хирата пригнул голову и глубоко, со свистом втянул в себя воздух, как бы показывая, какие неимоверные трудности создает для него это требование. Однако в выражении глаз его промелькнуло что-то такое, что обнадежило Николая; он почувствовал, что просьба его будет выполнена.
Когда мистер Хирата уже собирался уходить, Николай, как бы ненароком, спросил его:
– Простите, сэр. Не проходили ли вы мимо моей камеры минут десять назад?
– Десять минут назад? Нет. Почему вы спрашиваете?
– Так вы не проходили мимо моей камеры? Но, может быть, вы подумали обо мне?