Поэтому приходилось постоянно вглядываться в почти непроницаемую темноту, прищурившись и моргая из-за дождя. Вспышки молнии сменяли одна другую, оставляя в памяти образы, на краткое мгновение освещенные грозовыми зарницами. Снова и снова перед ними мелькал далматинский берег, пока вдруг Клементина не крикнула что-то, указав прямо перед собой.
Данфи еще больше прищурился, напряженно всматриваясь вперед, но ничего не смог разглядеть, пока зигзаг молнии с шипением не разорвал тучи. И вот тогда-то, вдохнув острый аромат озона, Джек и увидел его — огромный, непроглядно-темный шквал, несущийся на них, словно кегельный шар величиной с Манхэттен. Ничего не оставалось, как держать нос корабля в направлении ветра, и Данфи приложил для этого все усилия. Но за шквалом следовала волна такой величины, которых не знала Адриатика. Заметив ее приближение и видя, как она растет с каждым мгновением, неся с собой почти неминуемую гибель, Джек крикнул Клементине, чтобы привязалась к чему-нибудь. Но было уже слишком поздно. Море схватило их в свои объятия, вытащило из подошвы волны и повлекло все выше и выше, пока они не очутились на высоте, которая казалась недосягаемой ни для какой волны. Какое-то мгновение они балансировали на самом гребне, а бушприт «Стенсила» был направлен в небо подобно пике. Затем волна выскользнула из-под них, и маленькое суденышко рухнуло вниз в морскую бездну.
Все заняло секунду. Только что Данфи, напрягая зрение, пытался рассмотреть, что ждет его впереди, и вот он уже несется вверх, а еще через мгновение падает в глубины морской бездны. Вода была настолько холодной, что у него перехватило дыхание. Он все дальше и дальше погружался в черную страшную пучину. Ноги Джека безнадежно запутались в оснастке судна. Он размахивал руками в жалкой попытке высвободиться или отыскать Клементину, но вскоре утратил представление о том, где находится верх, а где низ, и понял, что выхода нет. Он тонет. Его жизни пришел конец.
И тут, так же внезапно, как все началось, все и закончилось: «Стенсил» выровнялся. В эту минуту из своей каюты появился Гомелес, кашляя, отплевываясь, хрипя; знак Меровингов на груди выставлен навстречу ветру. Он бросился к Джеку, из последних сил втащил его на борт и помог высвободиться из обрывков снастей.
— Где Клементина? — крикнул старик.
Данфи с трудом поднялся на ноги и огляделся по сторонам. Вокруг шло сражение между небом и морем, мачта разлетелась в щепы, грот свисал за борт. Все это бросилось Данфи в глаза в одно мгновение, когда он бежал от одного борта к другому, отчаянно вглядываясь в воду в поисках своей Клементины. Но вокруг не было никого и ничего. Только ночь, бушующие небеса и бескрайняя Адриатика. Клементины не было нигде.
И тут он увидел ее на расстоянии примерно двадцати ярдов: она лежала лицом вниз, и волна то поднимала, то опускала ее. Не задумываясь и даже не сняв ботинки, Данфи бросился в воду и стал бороться с волнами так, словно они были вражескими солдатами, вставшими между ним и его возлюбленной.
Их судно застыло, повернувшись носом к ветру. Фалы стучали о борт, рассекая воздух, но лодка не двигалась с места. Море продолжало бушевать вокруг, и Джеку потребовалось целых пять минут, чтобы добраться до Клементины и доплыть с ней обратно.
К тому времени когда он влез на борт, она уже не дышала. Гомелес помог Данфи втащить девушку на палубу. С первого взгляда Джек понял, что ее чем-то ударило по голове, боном или баком — он заметил кровь, текущую из раны.
Опустившись на колени рядом с Клементиной, Данфи рукой стер кровь и попытался вспомнить основные способы возвращения к жизни утопающих. Положив девушку на спину, поднял ей подбородок и резко надавил на лоб, чтобы освободить проход для воздуха в легкие через глотку. Затем, зажав ей ноздри пальцами, приложил свой рот к ее рту — попробовал сделать искусственное дыхание. Он почувствовал, как поднялась и опустилась грудь Клементины. Но всего один раз, больше это движение не повторилось. И ему показалось, что сердце ее остановилось.
Он снова и снова пытался вернуть ее к жизни, чередуя приемы искусственного дыхания с закрытым массажем сердца; он складывал ладони и ритмично надавливал на грудную клетку, отчаянно стараясь заставить ее сердце заработать, вдувал воздух ей в легкие. Прошло минут двадцать, и Джек, обессиленный и потерявший надежду, откатился в сторону, не способный ни на что больше.
Она умерла. И вместе с ней рухнули основы его бытия.
— Позвольте, я попробую, — сказал Гомелес и, опустившись на свои старческие колени, приблизил лицо к лицу Клементины, выдохнул, затем откинулся, чтобы набрать воздуха в легкие, а потом снова и снова пытался вернуть ее к жизни. Его длинные седые волосы рассыпались по ее щекам и смешались с ее волосами.
Данфи сидел, совершенно окаменев от горя, на разбитой крыше каюты. И вдруг он услышал ее кашель, потом снова и еще раз… А затем голос, удивленно вопрошающий:
— Что случилось? Где я была?
Утром Гомелеса не стало. Его хрупкое, дряхлое тело лежало на койке, глаза были закрыты. Казалось, он спит. Но он уже не дышал. Слезы катились по лицу Клементины, когда она накрывала лицо старого Меровинга простыней.
Они прекрасно понимали, что этот момент должен наступить, и притом очень скоро, и были к нему готовы. То, что их судно было практически полностью разбито, теперь уже не имело значения.
Джек с Клементиной часами сидели посреди открытого моря на расстоянии сотни ярдов от берега, как будто демонстративно выставляя себя напоказ в то самое время, когда проводится наиболее активное слежение со спутников. Затем причалили к какой-то небольшой бухточке, и, пока Клементина собирала ветки прибрежных сосен, Данфи уложил тело Гомелеса на палубе и исполнил свое обещание.
Воспользовавшись молотком и отверткой, имевшимися в его распоряжении, Джек осуществил трепанацию черепа старика — освободил его душу в соответствии с меровингским обрядом, столь же древним, как и сам их род.
— Наконец-то свободен, — прошептал Данфи.
Когда вернулась Клементина, они покрыли тело старика сосновыми ветками и облили бензином. Затем, воспользовавшись свечным воском и ниткой, чтобы тело не вспыхнуло мгновенно, зажгли погребальный костер.
— Нас уже должны были заметить, — сказал Данфи. — Весь берег под наблюдением. Значит, они, по-видимому, спешат к нам. И когда они прибудут сюда, то увидят, что произошло, и поймут, что для них все кончено.
Пройдя вперед, Данфи поднял кливер их судна. После чего завел мотор и направил лодку к Иерусалиму. Они с Клементиной прыгнули в воду и вместе доплыли до берега, когда от погребального костра, в который превратилась их лодка, к небу уже начал подниматься дым. Еще через минуту или две, когда они стояли на берегу, вспыхнули снасти, а затем огонь охватил и сломанную грот-мачту. Но даже в языках пламени судно продолжало плыть, держа курс в открытое море.
Вдруг темная тень бесшумно накрыла берег. Подняв голову, Данфи и Клементина увидели черный вертолет без опознавательных знаков, летящий по направлению к пылающему судну. Приблизившись к нему, вертолет печально завис в столбе дыма.
— Все кончено, — произнес Данфи и, взяв ее за руку, пошел по направлению к рыбацкой деревушке, расположенной дальше по берегу.
Клементина покачала головой:
— Думаю, ты ошибаешься.
Данфи вопросительно взглянул на нее.
— Я думаю, все только начинается, — сказала она.
На какое-то мгновение, когда их взгляды встретились, Данфи показалось, что в глазах Клементины мелькнуло что-то таинственное и непонятное. Возможно, это было всего лишь отражение кливера их судна или последствие травмы, которую она перенесла накануне. Чем бы оно ни было, но увиденное им имело форму. В то неуловимо короткое мгновение, когда их взгляды встретились, Джек мог поклясться, что стал свидетелем появления в глазах Клементины чего-то принципиально иного, чего там раньше никогда не было. Словно на него взглянул ушедший Гомелес.