Анхен недовольно кривя губы повернулась к нему спиной, давая возможность надеть ожерелье. Его прикосновения оставляли ожоги на коже. Она старалась смотреть куда-то в сторону лишь бы не на виконта, который как назло отражался в окне, за которым сгущались сумерки.
Прикоснувшись к ее волосам, Рэйган в очередной раз восхитился их мягкостью и, как мог, постарался продлить это удовольствие.
- Дорогая моя, как-то ваша сестра упоминала о том, что вы часто упоминаете полукровок. Не желаете поделиться со мной своей тайной?
Услышав эти слова, Анхен нахмурилась и слегка отстранилась. Дальше отойти она не рискнула. Слишком велика возможность, что виконт больше не проявит инициативу, а ей бы этого не хотелось.
- Я не думаю, что вам есть до этого дело. Глядя ему в глаза произнесла она, стараясь чтобы голос звучал ровно, не выдавая при этом ее наслаждения его присутствием.
- Никто не просит тебя, моя дорогая, раскрывать все тайны. Просто расскажи в чем заключается твое желание говорить о них.
Ох, как же ее раздражало вот это вот " Моя дорогая", просто словами не передать! Однажды она не сдержится и точно его ударит.
Молчание затягивалось и Рэйган не стал давить на Анхен, просто решил поступить иначе:
- Просто будь немного осмотрительнее, вот и все. Люди имеют привычку насмехаться над тем, чего они не понимают. Или же опасаются. Как например полукровок. Они не понимают их происхождения и возможностей, а это приводит к непредвиденным посдедствиям.
- Вы про гонения? - Анхен напряглась. Что он знает об этом? И знает ли вообще или это такой хитрый способ выудить из нее информацию? Но она все равно ни чего не знает. Она лишь собирает информацию и хочет найти ту, которая ее родила. А еще она хотела понять, как оказалась в Мейбрике в доме отца. Анхен пристально посмотрела на виконта, и ее губы сжались в прямую линию. - Это не справедливо по отнишению к полукровкам.
Рэйган многое мог бы рассказать ей о несправедливости, приведя массу примеров из собственной жизни, но он только приподнял кончиками пальцев ее подбородок, чтобы удобнее было рассмотреть переливы камней и понять, включилась ли защита или же ожерелье не приняло новую владелицу. От ее волос исходил слабый аромат лимона и розмарина, кажется теперь эти ароматы у него всегда будут ассоциироваться с Анхен, от этой мысли у него внезапно пересохло в горле, а татуировки на руках ожили.
- Мне нравится. - Прговорила Анхен, касаясь пальчиками теплого ожерелья, лишь бы не молчать. Эта тягучая тишина странным образом действовала на нее. Ожерелье было прекрасно и снимать его не хотелось, это присутствие некроманта так действовало и от этого ей становилось то жарко, то холодно. Да за что ей такое наказание? Вот и помогай после этого незнакомым мужчинам, чтобы мучиться после и далеко не совестью!
Рассерженное лицо Анхен обрамляли волнистые волосы придавая лицу очарования и Рэйган восхищенно взглянув на свою работу нежно провел пальцем от ее шеи до подбородка.
- Знаешь, моя доро...
- Если вы еще раз назовете меня "моя дорогая", я за себя не ручаюсь! - Выспыхнула она, резко рванувшись из его объятий и сердито посмотрела своими раскосыми газами.
- Вообще-то, жены обычно благодарят мужей, когда те дарят им подарки, а не угрожают. - Задумчиво проговорил Рэйган разглядывая стоявшую перед ним девушку.
- Благодарю вас, - сквозь зубы прошипела Анхен.
Некромант приблизился еще ближе к Анхен, казалось бы еще миллиметр и их лбы бы соприкоснулись.
- Не слышу? Что вы там прошипели, маленькая змейка. - Прошептал он, провоцируя свою жену на действия. Он уже давно пронял, что она испугана и взволнована. Взаимное желание охватило их, заставив придвинуться еще ближе. Но вот, это ее дурацкое условие! От него следовало избавиться.
Губы Анхен немного приоткрылись, она хотела что-то возразить, но так и замерла.
Чувственные и влажные, они слегка блестели привлекая внимание. Рэйган перевел взгляд с соблазнителтных губ на глаза, с этого близкого расстояния он впервые заметил, какие у нее ресницы - длинные, не слишком густые, они имели изящный изгиб, который другие достигали различными ухищрениями.
Какой-то внутренний голос, который он считал уже давно угасшим, подсказывал ему, что пора остановиться, но тело уже отказывалось повиноваться ему.