- Нельзя спешить, всему свое время.
- Что слышно о вашем сыне, о Шимеле?
- Что может быть слышно - ему, не сглазить бы, везет, вы ведь, наверно, слыхали? Он очень понравился генералу и с тех пор заворачивает большими делами. Ему во всем сопутствует удача.
- Да, но почему же он не возвращается домой, ведь уже пора?
- Начинается! Пора, пора... Была бы пора, он, верно, ни на минуту не задержался бы. Наверно, не окончились его счеты с генералом... Счеты за волов, за всякое барахло. Шутки сказать, генерал...
Где?
Там.
Где там?
- На войне!
Какая война?
- Где сейчас война.
- Уже давно никакой войны нет. Уже мир, а ему все мерещится война.
О, злые, кровожадные люди, вам доставляет большое удовольствие стоять и наблюдать, как другой обливается кровью, наблюдать, как его честь топчут ногами.
Я и по сей день считаю, что отец был уверен: Шимеле вернется домой, вернется с чемоданами, полными лир, он не понимал насмешек честных и добродетельных людей, которые изо дня в день донимали его своими вопросами. Уверенность в счастье сына ослепила отца, и он не замечал, как за его спиной люди шушукаются, покачивают головами и, жалея его, вздыхают.
Счастливый отец и несчастный человек!
Однако совсем иной была моя мать. Она все хорошо видела, слышала и понимала. Вера отца и его бесплодная фантазия мало занимали ее. Она попробовала с ним поговорить в надежде разрушить воздушные замки, которые он себе возвел. Но отец, услышав ее речи, вышел из себя и так обрушился на нее, что больше она не осмеливалась заговорить с ним о Шимеле.
- Что будет, наконец, с нашими детьми, с нашими дочерьми? - время от времени обращалась к нему мама, и глаза ее наполнялись слезами.
- Что будет? - отвечал папа на вопрос вопросом.
Он возлежал на диване в своем турецком халате и румынских туфлях на ногах, погруженный в свои мысли о золотых рублях и о турецких лирах.
- Что ты спрашиваешь? Злата, Ентл и Фрадл уже в годах, им еще два года назад нужно было стоять под венцом. И Ципе и Брайндл тоже не мешало бы быть помолвленными. До каких же это пор? Доколе?
- Что же ты хочешь сейчас, хотелось бы мне знать?
- Что может хотеть такая мать, как я, мать взрослых девиц? Пять дочерей - одна старше другой!
- Что ты торопишь время? Подожди немного, вернется наш Шимеле! Тогда у нас развяжутся руки. И мы сыграем нашим дочерям свадьбы, какие нам подобают!
- Мы долго ждем, слишком долго! Горемычная моя доля!..
- Столько ждали, подождем еще немного! Ты слышишь? Но что говорить с женщиной, когда у нее глаза на мокром месте. О чем ты плачешь? Что себя изводишь? Перестань, ты хорошо знаешь, что я не люблю слез.
Мама уходила с припухшими и красными глазами, а папа растягивался на диване с папиросой в зубах; устремив взор на противоположную стену, на которой висели два портрета в золотых рамах. Один из них был Шимеле в турецкой феске с золотыми кистями на голове, на другой - «его» генерал с медалями и орденами на груди.
4.
Отец взял новую жену
Подойди, сын мой, подойди к моей постели, я обниму тебя перед смертью! Твоего старшего брата нету - бог его прибрал. Ты у меня остался один-единственный, кто будет читать по мне поминальную молитву!
С такими душераздирающими словами обратилась ко мне моя мать за несколько часов перед смертью, обливая меня горячими слезами.
Слезы, печаль, стенания! Мама умерла. Проводили ее к могиле! Прошла скорбная неделя, минул траурный месяц... Я присмотрелся к отцу и увидел, что на него внезапно надвинулась старость. Он сразу постарел лет на двадцать. Его черные, как смоль, голова и борода поседели, покрылись серебром, спина согнулась, круглое красивое лицо похудело и покрылось морщинами, нежные белые руки начали дрожать. Старик... А я даже не знаю, было ли ему тогда хоть сорок пять лет. Так страшно он опустился после смерти матери, которую любил как благочестивый муж и отец, хотя был с ней довольно строг... Прожили они душа - в душу почти двадцать пять лет.
И все же спустя полгода после смерти подруги его юности отец женился вторично.
Торговля его между тем все ухудшалась, дела со дня на день становились все плачевнее, а мои сестры тянулись вверх и росли, так что можно было уже всех их вести под венец в один и тот же день. И если шадхен приводил в наш дом молодого человека смотреть невесту, жених терялся, не зная, на какую ему раньше смотреть. Так и уходил он из нашего дома смущенный и растерянный, чтобы никогда больше не возвращаться.