— А это что? — спросила Шип, постукивая кончиком свечи по пергаменту.
Радо сощурился:
— Естигол. Что бы это значило?
Шип посмотрела на пояснительный текст плана в нижнем правом углу:
— «Естигол — одна из двух цитаделей древности, воздвигнутых курукскими королями пять веков назад. Название Миести происходит от старой курукской крепости, которая теперь находится внутри городских стен нынешнего сити». — Она пропустила неинтересные детали. — «Другой цитаделью является Прайонгол». Угадай, где он находится?
— Прайос?
— Милорд, ваши знания увеличиваются в объеме каждый день. Прайонгол, должно быть, и есть та цитадель, которую принц Сивен уступил Братьям.
Они вновь склонились над картой. Естигол был на вершине западных скал, омывавшихся морем.
— О чем вы думаете?
— Я думаю о бутылке бренди. — Радо свернул карту в рулон. — А также о том, как удобно было бы организовать причал в скалах под Естиголом. Можно было бы подплывать и отплывать, когда захочешь, не мешая коммерческому флоту в Портовом городе. К тому же пролив между полуостровом и островом наиболее узок.
— Откуда вы знаете это?
— Капитан «Бизона» сказал об этом, когда мы впервые появились в этих водах. — Он распрямил ноги в коленях и потер их. — Я не шучу в отношении бренди. Сходи и спроси Сарстика, есть ли у него что-нибудь в продаже.
— Ведрами или бочками?
— Ступай! — загремел он. Она вышла.
Вернулась Шип с покрытой пылью глиняной бутылью.
— Это единственное из крепких напитков, что он имел, — сказала она. — Я думаю, что это сохранилось со времен до Братьев.
— О, старое вино, — сказал граф. — Ты переплатила ему?
— Наполовину выше его цены. Почему вы настаиваете на том, чтобы забрасывать золотом этих людей?
— Мне приятно тратить деньги, не принадлежащие мне, — сказал Радо, откупоривая бутылку. — Кроме того, меня забавляет мимика людей Факта, сталкивающихся со щедростью.
Радо налил бренди в кубок. Понюхал, обмакнул в вино язык и помешал вино мизинцем. Проделав все это, он осушил кубок.
— Ах, — воскликнул он, — Сарстик не знает, от чего он отказался! — Он налил еще. — Как ты думаешь, люди в верхах среди Братьев втайне позволяют себе запретные удовольствия? Готов на спор — они занимаются этим. Пьют, как матросня, гуляют с красотками из гавани и вставляют эти свои эмблемы друг другу в…
— Умеренность, милорд, общественная доблесть, — Шип попыталась забрать бутылку.
Однако он был настроен воинственно и выхватил бутылку обратно.
— Что ты знаешь об умеренности? Твой лозунг — отказ. Ты всю жизнь жила среди своры нелепых женщин, изучая мужскую походку и драку.
— Мне не нужно заболеть сифилисом, чтобы знать, как его получают.
В голосе Шип звучала тревога. Ничего хорошего не жди, если Радо будет продолжать пить. Напряженность висела в воздухе.
После четвертого кубка он начал поносить священников вообще, и Мать Богиню в частности. Шип старалась не слушать. Она пыталась отвлечь себя запоминанием маршрута до Естигола. Повороты, тупики…
Вдруг Радо сказал:
— Подойди сюда.
— Вам чего-нибудь нужно?
— Я желаю тебя, — сказал он заплетающимся языком. — Снимай свои чертовы одежды и иди ко мне.
— Нет, Радо. Я занята.
Он издал вульгарный звук. Теперь он пил прямо из бутылки.
— Пока ты подчиняешься мне, ты будешь делать все, чтобы ублажить меня.
«Нет! — подумала Шип возмущенно. — Драться! Трезвый или пьяный, он не ровня мне, я могу перешибить ему горло одним ударом кулака. Могу сломать ему шею». Но тут в памяти Шип всплыли слова жрицы: «Твое задание имеет высший смысл, который оценят лишь последующие поколения».
Она обреченно пошла к нему. Промозглый алкоголь засветился в его глазах. Радо внимательно наблюдал, как Шип снимала свой камзол, штаны и обувь. Осталась одна желтоватая рубашка.
Согнутым пальцем он зацепил кружева, намереваясь разорвать их. Однако он потерял равновесие, и они вдвоем упали на пол. Против Радо были бренди и пассивность Шип. Он пытался скинуть одежду с себя и с нее. Он овладел ею прямо на полу, молча, без каких-либо претензий на нежность. Шип дотянулась до столика и сложила ладонь куполом над короткой свечкой.
Ориат была права. Боль перевернула ее мысли в иные пространства.
— Эрида? Эрида, где ты, дитя?
Хозяйка храмовой кухни Имадин звала девочку на лестнице. Девочки, занимавшиеся сервировкой, давно покинули свою общую спальню. Только Эрида, темпераментная одиннадцатилетняя девочка, осталась там. Она куталась в одеяло из лошадиной шерсти и дрожала.