Шип в моём сердце
Макс называл её «голова в облаках». Меня это злило. Я за глаза звала её «шип». Нет, я имела в виду не тот шип, что у розы. (Хотя… и этот, конечно, тоже!) А в большей степени я подразумевала английское «sheep». Что по-русски значит «овца». Русское слово смущало меня прямотой. И я заменяла его на более гуманное «шип». То был май месяц. Я это точно помню. Я была юна. Жизнь вокруг меня кишела всполохом пёстрых птиц, и мне было некогда и лень тщательно всматриваться в оперение каждой птицы. Я терялась в пёстром водовороте, не всегда понимая, куда и зачем лечу. Я была легка и невнимательна. Но тот разговор мне запомнился. * * * Мы бесцельно шатались по городскому парку вчетвером. Я — Лолита (коротко просто Лол); мой парень Олег; школьный приятель Олега, Максим… ну, и она, Лада, новая подружка Максима. Макс от новоявленной пассии просто пёрся. Та это кожей чувствовала. Куражилась. «Нет, не шип… Всё же овца», — желчно думала я, совсем уж «выходя из берегов», видя, как умный весёлый Макс с умилением смотрит на то, как та (и впрямь мелкими белыми кудряшками напоминающая беспринципное животное) открывает рот, чтобы выпустить на волю очередную порцию бреда. — И как эта «голова в облаках» могла его охмурить?» А Шип в тот вечер была в ударе! Влюблённость Макса действовала на неё магически, и она норовила в каждую «дырку» влезть. * * * — У нас один парень на факультете вживил себе в руку чип, — между прочим сказал Олег и плюхнулся на скамейку. — Удобно… Он спортсмен. Здоровье своё контролирует… Утром просыпается, а чип выдаёт ему полную информацию: пульс, давление… что там ещё в организме бывает? Короче, полная консультация. — Да. Удобно. К врачам ходить не надо, — подсев к Олегу, согласилась я. — Ха! Удобно! Он же киборг! — надменно хмыкнула Шип. И, пихнув Макса на скамеечку напротив нашей, нахрапом приземлилась ему на колени. Скажи эту фразу кто-то другой, я бы с ним согласилась. Но с этой… — Гляжу, тебя киборги бесят? — сцепилась-таки я языком с «головой в облаках». — Что ты! — вспыхнула Шип. — Я сама киборг! И тут произошло немыслимое. * * * Шип резким движением вздёрнула свой радужно-вязаный топ. На волю выпали внушительного размера голые груди. — Э-э-э… полегче! — всколыхнулся Макс и в панике вцепился в подружку. Но та уже вернула топ в обычное положение. — Видели сиськи? Силиконовые! Не мои… Раз не мои — чего стыдится? Мне точно стыдиться нечего… Стыдно будет доктору, если, на ваш вкус, он недостаточно красиво их напичкал силиконом… Короче, я киборг! — торжествующе закруглила своё выступление Шип. — Нет, дорогуша, — я уже немного пришла в себя от феерического зрелища и не прекращала «лезть в бутылку», решив блеснуть эрудицией. — Киборг, к твоему сведенью, это биологический организм, содержащий механический или электронный компонент… Ты с силиконом в сиськах — в пролёте. — Нет, дорогуша, — наш спор, словесный пинг-понг, подхватила теперь Шип. — Киборг — это тот, у кого «башню» снесло. Это уже другой человек. Не тот, что прежде… Думаешь, я со своим размером груди такой же, как раньше, была? Заблуждаешься… Вот и у вашего приятеля с факультета «башню» сорвёт обязательно. — Возможно, — снисходительно пожала я плечами. Откровения Шип о состоянии её головы мне было вполне достаточно, чтобы чувствовать себя победительницей в этом споре. Мы встали со скамеек, намереваясь разойтись по домам. * * * Училась я в педагогическом. Конкурс туда в год моего поступления прям-таки зашкаливал. Но мне удалось благополучно сдать вступительные экзамены, поскольку я росла умной, трудолюбивой девочкой. — Подумать только, — держа в руках мой новенький студенческий билет, который я торжественно предъявила за семейным ужином, вздохнула мама. — Разве несколько лет назад кто-то мог предположить, что скоро наступят времена, когда педагогический университет выпускники школ будут штурмом брать? Нет… тогда это казалось невероятным. Никто в школы идти работать не хотел. — Потому что учителям денег мало платили, — подцепив вилкой кусок селёдки, сказал мой критически мыслящий папа. — А теперь живого учителя могут себе позволить только дети богатых родителей… только они могут оплатить работу педагога… И оплатить по достоинству! Удел остальных детей — бесплатная удалёнка. — Каждому своё, — вздохнула мама и ещё раз удовлетворённо взглянула на мой студенческий. * * * Да… жизнь стремительно менялась. Тот киборг-спортсмен был вовсе не «первой ласточкой». Со всех сторон лилась информация о том, что учёные уже изобрели методы управления человеческим мозгом: вот-вот можно будет «прокачать» память; скорость мышления, внимание. За деньги, конечно. Говорили, что появятся суперлюди. Не чета нам, обычным. Но в моём кармане лежал студенческий билет педагогического университета. И грел мне душу. В тот день я выбежала в магазин за углом. Впопыхах неслась по улице, выдернутая из-за стола с учебниками просьбой родителей. Нужно было купить молока, хлеба, картошки. Я увидала Макса издалека. Он шёл… Вернее, не шёл… Макс стремительно двигался к цели. Мой приятель так слаженно управлял своими длинными ногами-ходулями, которые обычно доставляли ему массу хлопот, а длинная русая чёлка Макса летела по ветру так легко и свободно, что я сразу смекнула, куда он спешит. Со стороны Макс был похож на глупого ослика, вприпрыжку скачущего за морковкой. — Эй, Макс! — окликнула я приятеля. — К Ладе бежишь? — О, Лолли! — узрел-таки меня Макс. — Здравствуй, здравствуй. Не ответив на вопрос, Максим подошёл ко мне и по-дружески приобнял за плечи. От этого жеста я растрогалась. У меня защипало в носу. Гневная речь, молнией вспыхнувшая в моём мозгу пару секунд назад, в которой я должна была предостеречь Макса-ослика о том, что на пути к морковке (не факт, что сладкой) его ждёт погибель, глубокая пропасть, в которую он низвергнется, словно в ад, ломая не только длинные ноги, но и шею… Вся эта обличительная речь лишь вспыхнула да угасла, так и не покинув пределы моей головы. * * * Мы прошли несколько метров, обнявшись. За эту минуту я поняла: Макс так переполнен любовью, что готов делиться ею со всем миром. И со мной тоже. — Макс, скажи, какая она? — посмотрела я в глаза приятелю перед тем, как расстаться. — Лол, она потрясающая! — сверкнул глазами взволнованный Макс. — Она искренняя! Она добрая! Она… она… живая! Накупив в продуктовом всего, что велели родители, я вернулась к учебникам. Но долго не могла сосредоточиться. Внезапная встреча с Максом не давала мне это сделать. «Макс сказал, что Шип живая, — гоняла я в голове недавний наш разговор. — Если бы он сказал, что она красивая… или что она умная… я бы нашла слова возражения. Но он сказал: она живая… Жизнелюбие, доброта и искренность — стопудовые аргументы любить человека». Я знала в этом толк, ведь я тоже была влюблена. Спохватилась я на том, что сижу и рисую в тетрадке по педагогике сердечки, пронизанные стрелой. Олег… Мой Олег. Это я его убедила подать документы на сценарный факультет в университет кинематографии. Олег одарён. Он чувственный, ранимый интроверт-меланхолик. Олег так похож на просветлённого старичка, который постиг истину. За линзами его очков прячется глубокая глубина, как в озере Байкал. Я — другая. Я сильная, острая на язык жгучая брюнетка. Могу ужалить, хотя предпочту сразу бить. Олег — задумчивый, я — открытая, шумная и весёлая. Он — одиночка, я — в строю. Он — талант. А я его почитательница. Я нарисовала в тетради двух человечков, держащих друг друга за руки. Моя фигура (тельце-треугольник и свадебная фата на макушке) выглядела внушительнее. Тогда мне казалось, что я родилась для того, чтобы взять Олега за руку и вести его по нашей жизни. * * * Прошло пять лет. Моим фантазиям суждено было сбиться. И теперь наш с Олегом союз существовал не только в виде каляки-маляки в тетрадке по педагогике. Моя фата и чёрный фрак Олега запечатлелись на фото, которыми я украсила наше семейное уютное гнёздышко. Я работала в школе. Дети меня любили. Однажды я услышала, как девочки шушукались о том, что я добрая, как ангел. Зато в Олега будто бес вселился. Однажды я позвонила Максу, чтоб не сойти с ума. «Приезжай, конечно, — сказал мне он. — Жду». Я выскочила на улицу. Очутившись на остановке, наконец, осмотрелась. Оказалось, вокруг меня — влажный летний вечер, дождь только стих, осев блестящими каплями на траве и на листьях деревьев. Пахло сырой землёй и рельсами. Макс жил теперь у Лады, и я в лёгком цветастом платьице, скукожившись у трамвайного окна, уже проклинала встречу с неприятной мне Шип. — А Лады нет дома, — сказал мне Макс. — Она к родителям уехала… Я сказал, что ты расстроена… что нам нужно поговорить. Она поняла. Собралась и уехала. — Честно говоря, не ожидала от неё такой проницательности, — искренне удивилась я. * * * Я первый раз была в этом новом жилище Макса. Квартирка выглядела впечатляюще. Одна из комнат, та, что побольше, была завалена всяким творческим хламом: мольбертами, красками, мелкими предметами типа ваз, цветущих растений, фарфоровых кукол. Тут же стоял стол Макса, за которым он корпел над своими архитектурными проектами. Рядом с огромным ватманом, испещрённым мелко-мелко, валялись тонко заточенные карандаши, острые, словно когти ведьмы. — Лада рисует, — сказал Макс, увидев, как я гляжу на запечатлённую на бумаге фигуру дев