Маргаритки распрямлялись за мной — словно я и не ступала на них или весила не больше перышка.
Пели птицы, огромные яркие бабочки летали вокруг.
И лес за спиной не казался уже таким страшным, он становился другим — прозрачным и нежным, с изумрудной зеленью, в которой цвели белые и нежно голубые цветы. Так и хотелось свернуть с тропы и лечь на землю, нарвать себе букет из ветрениц и пролесника, но зеркало в кармане было тяжелым и било меня по бедру, а острые шипы на сорванном цветке кололи ногу даже сквозь ткань. Я шла вперед, по маргариткам, и они вели меня дальше и дальше, через кусты бузины, по склону холма в глубокий овраг, на дне которого меж камней тек звонкий, говорливый ручей.
Над оврагом было небо — нежно-голубое, с тонкими перышками облачков, и где-то в этом небе парили птицы.
Жаль, подумала я, что я сама не птица и не могу взлететь и увидеть, где я и как далеко ушла от замка моего отца.
Я шла вдоль русла ручья, потому что маргаритки усеяли его берега, выплескивались на серые камни нежной пеной бело-розовых лепестков, и почему-то не чувствовала ни усталости, ни боли, хотя должна бы была уже стоптать ноги о корни и камни. А ручей убегал вперед, камни становились выше — и вот я уже прошла меж двух валунов и овраг превратился в ущелье. Полоска небес надо мной стала узкой, вверх уходили темные, пахнущие грибницей отвесные склоны, свисали с них белесые корни, но и здесь, в этом почти подземелье маргаритки все еще вели меня дальше и дальше.
Дальше, дальше — до каменной арки, похожей на дверь дома, стоявшего здесь еще до начала времен. Колонны обвивал вьюнок, мох покрывал их, въедаясь в выщербленный камень, а маргаритки здесь раскинулись пышным ковром, залезли вверх по стенам ущелья, словно чья-то воля желала украсить ими вход в подземное царство.
И я вошла туда, перескочив через ручей по топким кочкам.
Зеркало снова ударило меня по бедру.
— Здравствуй, Дженнет! — сказал ласковый голос. — Долго же ты шла.
***
У нее были медовые косы, и теплые руки, белое платье, невесомое, словно сотканное из тумана и паутины. Королева из-за реки встретила меня у врат в свое царство, а я замерла перед нею, не зная, что делать. Вся моя смелость, вся дерзость и ярость — все схлынуло, стоило ей произнести мое имя, так нежно и тепло, словно она любила меня больше, чем родная мать.
— Ну что же ты, Дженнет? — сказала Королева, наклонив голову к плечу. Улыбка ее тоже была теплой, а в волосах блестел тонкий венец — веточки да листья, и цветочки, маленькие, меньше ногтя на мизинце. — Почему застыла? Или боишься меня?
Я хотела сказать ей: я пришла за своим братом, отдай мне его.
И еще я хотела сказать ей: вы так прекрасны, моя госпожа, заберите мое сердце и меня саму — на семь лет в услужение.
Но я онемела, словно чары Королевы или ее красота вдруг забрали если не меня, то мой голос, не дав сказать то, чего лучше не говорить.
Она печально вздохнула и протянула мне раскрытую руку — запястье ее обхватывали серебряные браслеты, а по коже вились узоры, темные, как сок ежевики — от пальцев и вверх, выше по предплечью и дальше под рукавом.
— Пойдем, Дженнет, — сказала Королева. — Я не причиню тебе зла, дочь моего доброго соседа.
Руки у нее были теплые, а совсем не как лягушачья кожа — о лягушачьей коже в песнях тоже было. И о копытах, которые нет-нет — да виднелись из-под расшитого золотом подола. Но Королева была боса, и ноги у нее были обычными, человеческими, правда, белыми и нежными, словно ни грязь, ни камни не могли испортить их белизну, оставить мозоли. Словно не шла она по земле, а скользила над ней, и потому мхи и травы под ее стопой не сминались, не ломались стебли цветов, зеркало воды не разбивалось рябью.
Я шла за ней, неловко переступая с камня на камень, вокруг цвели бузина и шиповник, пахло медовой сладостью и близкой водой. Все казалось мне зыбким, как видение, как отражение мира в туманном озере. Кто-то звал меня, мое имя звучало отовсюду, разбиваясь на тихий, как шепот, смех, а там, где ступала моя Королева, поднимались от земли крошечные огоньки и таяли в воздухе.
Ущелье закончилось, ручей ушел под землю, вокруг снова был лес — уже другой, незнакомый, а солнце снова сияло ярко, будто бы вошло в зенит. Воздух был влажным, по моей шее вниз стекала капелька пота.