— Ты задаешь странные вопросы, маленькая Дженнет, — сказала матушка, не поднимая на меня взгляд — движения ножа волновали ее куда больше. — Мы живем у леса, и в лесу есть и ягоды, и звери, пригодные в пищу. Твой отец относится к лесу с почтением, он запретил убивать больше оленей, чем нужно, травить лис просто так и вырубать молодые деревья, когда есть старые. Но если ты, его дочь, ступишь в лес и заблудишься в нем — не будет ли у отца твоего болеть сердце? Не убьет ли его горе?
Она бросила половинки яблока в корзину, где лежало уже много таких же половинок.
Я сунула свое яблоко в рот. Оно было сладким, почти медовым.
— Если река дает нам достаточно рыбы, боимся ли мы, что наши дети и мужья могут утонуть в ней? — спросила матушка, обращаясь словно бы не ко мне — а к миру вокруг, а потом отложила нож и посмотрела на меня: — Помнишь, я говорила тебе, что некоторые травы могут лечить, но если их слишком много — они остановят сердце?
Я кивнула, молча, потому что говорить с набитым ртом не могла.
— Мало ли, кем был тот мальчишка, — матушка ласково убрала с моего лба выбившуюся прядку. — И мало ли, чего он желал тебе. Чей бы они ни был сын или слуга, Дженнет, мы за тебя испугались.
Я заставила себя проглотить яблоко:
— А Королева и правда существует?
— Конечно, Дженнет, — рассмеялась матушка. — Могут ли сказки врать?
***
Мне было двенадцать и мои платья перестали быть слишком короткими, их полагалось носить с фартуком, а волосы — убирать под чепец.
А я перестала считать лес своим, потому что у меня родился братик — маленький, сморщенный, как печеное яблочко, глупенький, с золотистым пушком на голове. Там, где его кожа, обтягивающая череп, казалась почти прозрачной, я видела тонкие синие венки. Его ждали долго, после меня матушка несколько лет не могла выносить ребенка — по замку ходили разные слухи, и про Королеву из-за реки тоже, но я им не верила и пропускала мимо ушей всю глупую болтовню.
Пока братик только и делал, что агукал и сучил ножками в воздухе, разглядывая мир большими, ясными глазами — младенчески голубыми, и иногда плакал. Матушка сидела с ним рядом все время, следила, не раздастся ли из вороха лент и кружев хныканье, предвещающее бурю.
А в городе рядом была ярмарка, большая, веселая, и я так на нее хотела, что готова была плакать и сучить ножками, как мой братик, лишь бы туда попасть. Но меня не брали и одну отпускать не хотели.
Я подарила свой можжевеловый гребень и три новые ленты служанке, выменяла на них линялый плащ, которыми прикрыла самое простое свое платье, и время, целый день, от рассвета и до самого заката я выменяла, приказав девушке, похожей на меня ростом и цветом волос, сказаться больной и не покидать комнаты. Я знала, что если обман раскроется, нас обеих прикажут выпороть, но до вечера было еще далеко, а город с ярмаркой был куда ближе. Он стоял у озера, на холме, изогнувшемся, как кошка, лакающая воду. Из окон отцовского замка, выходящих на юг, в солнечный день можно было разглядеть и блеск озера, и крыши города, и серую стену.
В городе тоже был замок — поменьше нашего, недостроенный храм — с цветными стеклышками в узких высоких окнах, большая площадь, окруженная красивыми, словно игрушечными домами, цветущие сады и виноградник на склоне холма. Еще у города были трущобы, некрасивые, узкие улицы, перепутанные, как тропки в диком лесу, пахнущие дурно — грязью, сыростью и опасностью. Молодым девицам, понятно, и носа туда не стоило совать, и я, конечно, дурой не была и даже не оборачивалась в ту сторону.
Я стояла в тени ратуши и смотрела на площадь.
Как в озеро впадала река, так и на площадь стекались люди, на повозках и без, с лошадьми, с ослами, даже со странными животными, у которых были два горба. Люди шли сюда, чтобы торговать и чтобы покупать, чтобы веселить и веселиться, чтобы обманывать — тоже, и я это знала, поэтому кошелек мой был спрятан под верхней юбкой.
Город — это не лес моего отца, здесь были свои хищники, куда опаснее лисиц и хорьков, я это знала и держала на поясе кинжал, маленький и острый, как осиное жало.
Городской сад от улицы отделяла каменная ограда, через которую перебросили ветки начавшие зацветать яблони. Сушеные яблоки, прошлогодний урожай из садов моего отца, были у меня в сумке, там же, где лежал, завернутый в тряпицу, кусок сладкого пирога с прилавка у ратуши и еще парочка безделушек, купленных из баловства. Я задрала голову, любуясь темными ветками с крошечными листочками на фоне яркого неба. Жужжали пчелы, воздух пах цветами и близостью воды, и я думала о том, что стоит найти уютный уголок, прохладный, тенистый, и отдохнуть, прежде чем идти назад, в замок.