Мать шикнула и посмотрела сначала на няньку, а потом на меня так зло и так обреченно, что мне стало нехорошо — и я сбежала в сад, сидеть на деревянном крыльце и горько плакать от обиды и несправедливости.
И от чувства вины, проросшей в моем сердце, как сорняк.
В саду было прохладно и пахло цветами.
Уже зажглись бело-желтые звезды нарциссов, набухли соцветия на яблоне, в траве под ней раскрылись какие-то ярко-синие цветы, название которых я не могла вспомнить. Мамина легкая рука посадила в глиняных горшках пряные травы, они тоже взошли — можно было сорвать листик мяты и съесть его, чтобы дыхание было свежим. Этим пользовались старшие девочки перед танцами, и я уже знала, зачем. Розовый куст оставался пустым — он будет таким до середины июня, я помнила, но куст шиповника, выросший рядом — сам по себе, потому что кому нужен этот шиповник в саду с нарциссами и розами, если его и так полно в лесу? — о, куст шиповника уже зацвел, робко раскрыв пару соцветий, ярко-розовых, не белых.
Я сидела, не вытирая, а размазывая по лицу слезы — крупные, горячие и соленые. Такие бывают только от искренней обиды, говорила няня, и они как летний дождь — прольются и высохнут, оставив тебя пустой и чистой.
Не знаю, о чем я тогда плакала. О себе ли, о семи днях взаперти, об исколотых иглою пальцах и солнечных, как назло, деньках, которые я пропустила. О братике ли, таком маленьком, который плакал и плакал, и так мало ел, что похудел и стал похож не на сына лорда, а на младенца в руках какой-нибудь нищенки на ступеньках храма. О матушке ли, которая не знала, что делать, о том ли, что она уже давно не гладила меня по волосам и не ходила со мной в лес, и не пела мне наши с ней песни. Всех было жалко, и отца тоже, хотя я и злилась, что он меня запер, но понимала, что сама была виновата.
— О чем плачет прекрасная Дженнет? — раздался голос рядом. — Не боится ли она, что смоет слезами свою красоту, которая еще даже не успела зацвести во всю силу?
Мальчишка — я могла поклясться, тот самый мальчишка! даже берет был такой же, только вот волосы отросли и плечи стали шире! — стоял рядом с кустом шиповника. Заметив, что я на него смотрю, он наклонился к одному из цветов и понюхал его, улыбаясь от удовольствия, как довольный кот.
Слезы мигом высохли и я вскочила с крыльца и даже ногой топнула:
— Что ты здесь делаешь?!
— Я прибыл с посланием, — ответил он и поклонился, отведя одну руку с плащом за спину — изящно, как молодой лорд. — К вашей матушке от своей госпожи. Но леди занята, как я вижу, и меня попросили подождать в этом прекрасном саду. Так о чем плачет прекрасная Дженнет? — он как-то быстро, я едва успела сморгнуть повисшие на ресницах слезы, оказался рядом и сел на ступеньку, глядя на меня снизу вверх и почти касаясь рукой подола моей юбки.
Юбку я на всякий случай одернула и на шаг в сторону отступила.
— Мой братик болеет, — сказала я сдержанно, как подобает дочери лорда, и тут же позорно шмыгнула носом. — И все меня бросили-и-и...
Он, кажется, так и не перестал улыбаться, только поправил берет и достал из кармана красивое красное яблоко — блестящее, большое, свежее, словно бы урожай яблок был недавно. Яблоко было протянуто мне. Я даже забыла, что должна всхлипывать, так удивилась.
— Я тебя не брошу, милая Дженнет, — сказал мальчишка. — Съешь яблоко и вытри слезы, ни к чему тебе плакать. Твой братик поправится к полнолунию, даю слово!
Я взяла яблоко — оно оказалось тяжелым и сочным, когда я вонзила в него зубы, сладкий сок потек у меня по подбородку. Что-то было здесь не так, подумала я, щурясь и вытирая подбородок рукавом платья. Вот он знает мое имя, потому что пришел от — от кого? — от названной сестры матушкиного брата, которого я никогда и не видела, что уж о его названной сестре говорить? А я его имени не знаю, хотя он обещал его сказать! Еще в прошлый раз!
Но только я проглотила кусок яблока, потому что разговаривать с набитым ртом мне нянюшки запрещали, как мальчишка исчез.
Так быстро, что я даже моргнуть не успела!
Внутри у меня словно поселился осиный рой, злой и беспокойный, и жужжание этого роя гнало меня куда угодно, но только вперед. Я бегала по саду, от одного угла к другому, я приставала к садовнику, не видел ли он тут мальчика в зеленом берете, наглого и умного. Я забралась на кухню с тем же вопросом, и там старая Байб поймала меня за руку и выпроводила прочь, погрозив пальцем: