- Что вы во мне нашли? – вырвалось как гром посреди ясного неба, я отложила столовый прибор. – Зачем так опекаете?
Мужчина перестал жевать. На его тарелке было пусто за исключением разводов от соуса. Радужка потемнела.
- Я ждал, что ты спросишь, - пятерня зачесывала волосы назад. – Когда-то и меня мучила такая загадка.
Нахмурилась. Александр же поднялся и убрал за собой тарелку, чтобы затем подойти сзади и прильнуть, окончательно уничтожая мой аппетит. Его ладони легли на тумбу.
- Внимательно посмотри на мои руки, - прошептал Тихомиров в кудри. – Что видишь?
Подавляя дрожь и недоумение, я опустила взгляд на длинные фаланги. Ничего необычного. Всего лишь… Внезапно мозг отметил особенность. Особенность, что я не замечала до того момента. Маленькую и потому незначительную.
- Вы ломали пальцы? – спросила я, упираясь зрачками в несколько искривленные концы левой конечности, следствие не долеченной травмы или же врачебной ошибки.
- Не я, - Александр поцеловал мой затылок, я вспыхнула, но мигом похолодела, услышав: - Мне ломали.
Вне себя от услышанного, полуобернулась. Он так и остался стоять с опущенной головой. В груди защемило от флера грусти на притягательных линиях. Шеф витал в воспоминаниях, и в них явно не было ни капли ностальгии.
- Иди сюда, - попросил он и отодвинулся.
Я спрыгнула со стула. Александр взял мои руки и положил на свои ребра. Туда, где кончики ощутили едва различимые выпуклости. Костные наросты, которые должны были исчезнуть, но почему-то остались.
- Ты помнишь, откуда я родом? – поинтересовался он, не двигаясь.
- Сибирь, - незамедлительно отозвалась я, прислушиваясь к тактильным ощущениям, что не могли лгать. – Вы говорили, что ваша родина так же неприветлива как моя.
- Верно, - черты Александра исказила ухмылка. – Пойдем, - он сильнее обхватил мои запястья. – Я покажу.
Шеф потянул на выход. Я пошла за ним, бессознательно рассматривая спину, мышцы, перекатывающиеся под гладкой кожей. Мы направлялись на третий этаж. В комнату с баром, диваном, двумя креслами и ковром с густым ворсом, где Александр оставил меня, чтобы вернуться спустя не более пяти минут, которые показались часом томительного ожидания. В руках его была папка. Старая и картонная. Пожелтевшая от времени.
- То, что ты увидишь, - мужчина развязал шнурок, краем рассудка я заметила его волнение и сомнение, - останется между нами. Всего несколько людей знают, что находится в ней. Знают то, что я тщательно скрыл. К ним примкнешь и ты, - кадык Тихомирова дернулся. – Потому что я хочу, чтобы ты узнала меня лучше. И я частично отвечу на твой вопрос.
Сжав папку до белизны костяшек, Александр все же передал ее мне. На обложке было написано его имя. На месте фамилии чернел след от маркера, тщательно скрывающий рукописный текст. Помедлив немного и содрогаясь от сгущающейся атмосферы, я приподняла плотный верхний лист. И едва не выронила папку из-за тремора, охватившего все существо.
ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Фотографии. Около трех дюжин. Старые, с надломленными углами и поражающим содержанием. И на всех Александр. Александр-ребенок, подросток, молодой человек, которому не более восемнадцати. В полный рост или же какая-то часть его тела. Изуродованная кровоподтеками и гематомами. Пусть шеф и сильно возмужал, но сходство было очевидным. Я села на пол, не отрывая взора от шокирующего прошлого мужчины. Как такое было возможным?
- Почему? – пролепетала я, в дыхательных путях чудилось застрял сгусток. – Кто? Кто мог…
- Отец, - бесцветно сказал Александр, мои глаза округлились до максимума. – Мой собственный отец умудрился переломать практически все кости в моем теле. Уж такая у него была… забава. Избивать детей, жену, даже после того, как она стала бывшей. Даже после срока и постановления не приближаться, - он подошел к бару и плеснул янтарную жидкость в один из стаканов, после чего отхлебнул и дотронулся до устройства в ухе. – Александр Тихомиров слушает… Роберт, вы не вовремя…
Он провел по лицу и прислушался к собеседнику. Я же сидела со сбивчиво колотящимся сердцем. Глаза вновь впились в фотографии. На одной Александр смотрел точно в объектив, от боли в его взгляде я сама согнулась. Папка очутилась на ковре. И тут же была убрана мужчиной, приземлившимся рядом. На бледную кожу щеки упали нежные касания, достигли подбородка, подушечка большого пальца провела по губам. Взгляд поймал мой, до того блуждающий.