Вот насчет утренней гимнастики действительно зря передают. Ведь про гимнастику и по радио говорят, и в «Советском спорте» печатают, а Вовка еще не видел ни одного человека, который бы по утрам гимнастикой занимался.
Мама как-то сказала папе:
— Ты бы, Сеня, гимнастикой занялся, полнеешь очень.
А папа ответил:
— Ну, знаешь, мне сон дороже. Потом я и на работе так намахаюсь, что только бы до постели добраться. — И добавил, вероятно, специально для Вовки: — Хотя, конечно, гимнастика — дело полезное.
Вот и пойми взрослых: говорят одно, а делают другое.
И вообще мир устроен не очень справедливо. Взять хотя бы те же передачи по телику: для взрослых передают целых три часа, а для детей — пятнадцать минут. Только войдешь во вкус, как появляется тетя и объявляет:
— Детская передача окончена. Следующую передачу для детей смотрите завтра…
А чего смотреть, ведь почти каждый день одно и то же: «Валидуб», «Лесная быль», «Семеро гномов», «Огни на реке»… Можно по пальцам пересчитать. «Огни на реке», например, Вовка уже наизусть знает.
И потом как только начнут по телику что-нибудь интересное показывать, то обязательно объявят:
— Эту передачу детям до шестнадцати лет смотреть не рекомендуется.
Значит, взрослым рекомендуется, а детям нет. Тогда почему же взрослые смотрят детские передачи? Например, тетя Маша. Разве это по правде?
Вовка часто думает, что если бы он был министром, то приказал бы выпустить специальные телики для детей и чтобы взрослые к ним совсем не касались. Вот это была бы красота!
Теликом увлекается вся семья: и Вовка, и Наташка, и мама. И соседи увлекаются, они всегда по вечерам приходят. Особенно тетя Маша, она ни одного вечера не пропускает. То соль ей потребуется, то лавровый лист, то спички, то лук.
— Я только на минутку, — скажет тетя Маша. — Суп варю, а в доме ни одной луковицы.
Возьмет лук и сидит целый вечер. А когда в телике что-нибудь испортится, то у тети Маши всего оказывается вдоволь и она не приходит.
Только, когда встретит Наташку во дворе, обязательно спросит:
— Наташенька, приходил к вам мастер телевизор чинить? На тебе, милая, покушай.
И сунет Наташке конфету.
А папа вот телика не переносит. Правда, ему и смотреть-то не приходится. Даже по воскресеньям, когда он дома, гостей набивается полна комната. И все спрашивают папу:
— Семен Михайлович, вам видно?
А сами жмутся к телику так, что папе остается только на затылки смотреть. Папа говорит маме:
— Меня ребята серьезно беспокоят. Они не гуляют совсем, уроки готовят наспех. Поверь моему слову, этот телевизор до добра не доведет.
Но мама только отмахивается.
Между прочим, папа редко ошибается. И тут он сказал как в воду глядел. Не довел-таки телик до добра.
Однажды, в воскресенье, мама послала Вовку в парикмахерскую.
— Иди постригись, а то на монаха похож стал. И смотри у меня, дальше парикмахерской ни шагу, сейчас же домой возвращайся.
Во дворе Вовка встретил Саханыча.
— На что хочешь спорю, не знаешь, что сегодня будет на Садовом кольце, — сказал Саханыч.
Вовка действительно не знал, но сдаваться сразу ему не хотелось.
— Неру проедет на машине, — ответил Вовка наугад.
— Фью! Скажет тоже, — презрительно присвистнул Саханыч. — Неру в Индии давно.
— Эстафета «Вечерней Москвы», — опять попробовал угадать Вовка.
Но Саханыч засвистел еще пронзительнее. И торжествующим голосом сказал:
— Эстафета состоялась в позапрошлое воскресенье.
Делать было нечего, и Вовка признал свое поражение:
— Сдаюсь.
— То-то. На Садовом кольце сегодня велогонка. Айда смотреть!
Вовка не колебался ни минуты. Взявшись за руки, они пустились во всю прыть к Бородинскому мосту. На Садовом кольце было видимо-невидимо народу. Вовка с Саханычем быстро протиснулись вперед и стали напротив трибуны с огромным плакатом: «Финиш». Взад и вперед по улице проезжали машины с флажками, ходили какие-то дяди с красными повязками на рукавах, играла музыка — словом, было очень весело. Вовка купил на выданный матерью рубль мороженого себе и Саханычу и старался ничего не пропустить.
Наконец показались велики. Сначала — один, другой, потом — целая стайка. Колеса их так быстро вращались, что блестящие спицы образовали сплошной сияющий круг и больно было смотреть. Все хлопали в ладоши, а Вовка и Саханыч больше всех.
Дома же в это время происходило следующее. Мама возилась на кухне с пирогами, Наташка сидела у телевизора, смотрела передачу о велогонках. И вдруг закричала:
— Мама, Вовка наш! И Саханыч!
Прибежала мама и с ужасом увидела среди зрителей Вовку. А диктор в это время говорил:
— Теперь мы показываем вам любителей велосипедного спорта. Как видите, их собралось очень много. Посмотрите, например, на этих двух малышей. Они так увлеклись, что даже забыли о своем мороженом…
Но вряд ли мама слышала эти слова. Ее почему-то больше всего расстроило, что Вовка не пострижен и действительно напоминает монаха и что в руке он держит эскимо.
— Ангина, верная ангина! — со стоном произносит мама, и ей делается дурно.
Прибегает папа, выключает телевизор и дает маме капель. Наташка ревет во весь голос.
Надо ли перечислять все санкции, обрушившиеся после этого происшествия на голову Вовки? Во-первых, был поставлен на прикол велик. Во-вторых, немедленно отменена предполагавшаяся покупка электроконструктора. В-третьих, прогулки Вовки были строго ограничены пределами двора — теперь он не имел права и шагу шагнуть за ворота.
Ко всему этому Наташка дала Вовке презрительную кличку «зритель». А так как она еще не научилась выговаривать букву «р», то кличка эта звучит особенно обидно.
Что же касается телевизора, то теперь большую часть времени он находится под чехлом. Таково категорическое распоряжение папы. И теперь тетя Маша ходит за солью и спичками к Рыжкиным, тем паче, что у них недавно появился новенький «Темп».
Вовка стал учиться прилежнее. И когда ему случается зайти в комнату, где стоит сыгравший с ним такую злую шутку телик, Вовка глядит на него с опаской. Кто знает, какой еще номер может выкинуть этот, с позволения сказать неодушевленный, предмет!
Иван Горелов
ПРАСКОВЬЯ ДАНИЛОВНА
Это было уже третье занятие женского стрелкового кружка. Организовали мы его в соседнем колхозе в день нашего приезда в лагерь.
Было нас девять человек: старший сержант Игнат Гречка, я и семь девушек из огородной бригады. За эти дни подружились мы крепко и каждый раз, когда шли подыскивать стрельбище, перебрасывались шутками, пели песни и незаметно забирались за пять-шесть километров от колхоза.
Вот и сегодня каменистая горная тропинка привела нас в красивую балочку, затейливо отороченную кустами терна да боярышника. Такие уютные балочки, роскошные и пестрые от бесчисленного количества маков, лютиков, мальв, можно встретить лишь в предгорье благодатного Кубанского края.
Мишень мы установили в цветах, под обрывистой, в рост человека, кручей. Одна из девушек легла у куста, спокойно прицелилась и выстрелила. Нам было видно, как золотистая головка лютика, свихнувшись, упала на землю. Тогда девушка поставила мишень повыше, чтобы не губить цветы.
Стреляли девушки хорошо: почти все пули ложились кучно, в самую сердцевину мишени. Только у черноглазой Тани случались промахи. Гречка недовольно махал тогда рукой и кричал во весь голос:
— В белый свет, як в копеечку!