- Ладно, брат джан. Чего ты так горячишься. Зачем так разволновался. Я понял. Я всё понял. Всё у вас будет хорошо. И мы, тебе, в чём надо поможем. Поддержим. Можешь на нас рассчитывать. Правда, Арам? - Хачик немного стушевался. Хмель прошла.
- Поможем, конечно, поможем. Пора уже. Пошли брат. Зови свою Софу. Завтра детям в школу. Нам всем на работу. Пошли. Спасибо Ширак джан за мясо. Пошли мы. - Арам встал. Армяне вышли из летней кухни. На небе холодно светили звёзды.
******************
Глава 3
Мелкий, колючий снег больно бил по глазам. Хлестал по щекам. Проникал за шиворот, неприятно обжигая кожу. Снег крутил со всех сторон. Одновременно. Куда ни повернись. Ветер постоянно срывал капюшон его куртки. Так и норовил сорвать с головы короткую шапку. Открытые уши сразу замёрзали. Вьюга разыгралась не на шутку. В двух шагах уже ничего невозможно было разобрать. Ничего не различить. Впереди только на белом фоне едва выделялась серая спина мальчика. Она как маяк на его пути. По нему он и двигался. Медленно. Шаг за шагом, утопая по колени в мягком снегу. На груди лямкой верёвка. Толстая, мокрая. Сейчас упруго тянула назад. Не поддавалась его усилиям. Как он не пытался. Тогда он остановился, оглянулся. Санки глубоко ушли в снег. Слишком тонкие полозья. Слишком узкие. Санки-то маленькие. На них разве что детей возить по накатанной дорожке или спускать с крутой горки. И чего он их тащил? Зачем мучается? Он и сам не знал. Тащил давно, по всей видимости. Так как очень устал и с невероятным трудом переставлял ноги. И что странно, он абсолютно не вспотел. Наоборот. Его знобило. Трясло как при лихорадке. Зубы стучали так, что он слышал их дробь. Или ему так казалось? Он совершенно замёрз. Он дёрнул лямки. Верёвки. Раз, другой. Санки не поддавались. Он, что есть силы, крикнул мальчику. Что? Сам не разобрал и не услышал своего голоса. Голос. Ветер мгновенно, в одну секунду сорвал его голос с губ, растрепал в клочья и развеял в разные стороны. В белую пустоту. Он дёрнул санки ещё раз. И ещё. Нет, сил не хватало. Санки основательно застряли в мокром снегу. Спина мальчика исчезла в белой мгле. Пропала. Он снова крикнул. Глотнул порыв. Снег в лицо. Посёк. Резко. Он закашлял. Отдышался. Тишина. Только шум ветра в ушах. Он развернулся. Сделал два глубоких шага назад. По своим же следам. К санкам. К ним привязан был старый армейский вещмешок. Потрёпанный, выцветший. Он его помнил. Это отца вещмешок. Всегда висел в кладовой на крючке, прибитому к двери с внутренней стороны. В кладовой их квартиры. С самого детства он его помнил. И ещё он знал, что нельзя мешок здесь бросать. Ни в коем случае. Его следует забрать. Обязательно забрать. Во что бы там не стало. Он обернулся. Да, мальчик ушёл. Спина растворилась в белой каше. Кричать снова было совершенно бесполезно. Он нагнулся. Снял рукавицы. С трудом распутал мокрые, примёрзшие верёвки, узлы. Поднял мешок. Тяжёлый. Килограмм на десять, пятнадцать. Попробовал закинуть рюкзаком, на оба плеча. Один раз, другой. Не получилось. Куртка мешала. Слишком дутая, большая. Слишком толстая. И петли у вещевого мешка маленькие, на плечи себе не накинешь. Он соединил их вместе и закинул на одно плечо. На правое. Так получилось. Одел на руки тяжёлые от влаги рукавицы. Теперь стало легче, гораздо легче идти. Он двинулся по следам мальчика. Их ещё видно. Плохо, но видно. Не успевало замести снегом. Он должен поторопиться. Он догонит мальчика. Обязательно догонит.
Он шёл, шёл и шёл. И время бежало рядом. Сколько его минуло, времени, трудно было оценить. Может час. Может пять часов. А может и сутки. Он не знал. Но он готов был умереть от усталости. Умереть прямо здесь, в эту минуту. На снегу. В каком-то поле. Посереди этого поля. Или, где он там находился? В этой бескрайней белой пустыне. Непонятно где. Непонятно когда. Он готов был умереть и был бы этому очень рад. Был бы рад, избавится от страшной усталости. От самого себя. От всепоглощающей безнадёжности. Где он? Почему он здесь? Как вообще он сюда попал? Что он здесь делает? Куда подевался мальчик? И зачем ему этот ребёнок? Зачем он тащит на себе старый мешок? Какого лешего он во всём этом участвует? Вопросы. Вопросы. Вопросы. Одни вопросы, и не одного ответа. Одна лишь смертельная усталость. Умереть. Избавиться. Он упал лицом в снег. В рот набилась холодная мокрая масса. Стала таять. Он проглотил. И ещё. Глоток. Холодная вода обожгла горло. Он поперхнулся. Закашлял. И странно. Стало немного легче. Он перевернулся на спину. Метель неожиданно стихла. Перестала. Исчезла. Вот так, вдруг. Как по мановению палочки не известного дирижёра. Лишь снег крупными хлопьями ровно падал с неба. Или на небо? Какая теперь ему была разница. Он уже мало что понимал. Над головой, вокруг, на все четыре стороны, было белым бело. Снег, снег, снег. Может так и выглядит смерть? Холодная, безразличная, белая. Кто сказал, что она чёрная? Он заставил себя приподняться, сел. И всё же, где мальчик? Никаких следов. Он давно их потерял. И что в мешке, может что съестное? Интересно. Он стянул мешок с плеча. Положил перед собой. Петля сильно затянулась. Замёрзшими руками не развязать. Зубами. Зубами. Да, так получалось. Поддался брезент. Пошёл узел. Пошёл. Ослаб. Всё. Развязался. Он запустил обе руки в мешок. Что-то не понятное. Он медленно достал, вытянул. Он, держа в руках… свою голову. Глаза в глаза. Ком подступил к горлу. Ужас обуял его. Перехватило дыхание. Готовый вырваться крик застрял в груди. Он с трудом оторвал взгляд от себя, от своих смотрящих на него в упор глаз. Посмотрел на верх. Перед ним стоял мальчик…