**************
Ширак сидел на корточках. Сидел в деревянном, узком туалете. У себя в палисаднике. По нужде сидел. Курил. Не спеша, расслабленно. Дверца туалета нараспашку. На дворе сумрачно. Звёзды над головой ещё горели. С ночи. Но на востоке тонкой розовой полоской неизбежно надвигался рассвет. Там, над горизонтом звёзды уже погасли. Начало шестого утра. Марина сейчас должна будет будить детей в школу. Мальчишкам ещё предстоит разобраться с хозяйством. Покормить и убраться за живностью. После чего они позавтракают. И лишь около восьми утра, вдвоём на одном велосипеде они покатят в школу. Четыре километра. Два из них по глинистому грунту, да в горку, всё время на подъём. Два километра затем, по разбитой асфальтовой дороге. С ямами и без освещения. Сейчас ещё хорошо. Сухо. Велосипед. Старший, везёт младшего. Обратно они вернутся, как придётся, как получится. Бывало, что по одному возвращались. Но кто-то обязательно на веломашине. Куда ж его бросишь? Один велосипед на всех. Зимой будет сложнее. Гораздо труднее. Особенно в снег. Когда выпадет много снега. Как правило, часа полтора, пацаны топают в центр. Не меньше. Пока дойдут до школы, или вернуться со школы, мокрые насквозь. Тяжело по снегу идти. Ну, ничего. Это всё жизненная школа. Своего рода тренировка. Крепче будут. Здоровей будут. Мальчишки! Сукины дети! Сам он таким был. Уличным. Постоянно нагруженным, какой-нибудь работой. Отец с ним, к примеру, не церемонился. Сколько помнил Ширак, тот всегда был строг. И попробовал бы он отца ослушаться. Это потом, когда Ширак вырос…. Стал с отцом конфликтовать и ругаться. Это потом. После армейской службы. Так и должно было быть, наверное. Два характера…. Столкнулись. Ширак стал мужчиной. Он стал самостоятельным. Независимым. Отца он по-прежнему уважал, но не слушал. Слишком многого отец хотел от него. Во всём подчинения. Нет уж. Теперь он взрослый. Теперь он сам по себе. Даже сейчас, спустя годы, хватит отцу в Ереван и одного письма в год. И хватает. Расстояние их только сблизило. Письма выходят сентиментальные, сердечные. Но, пока дети маленькие, пока ещё они подростки, им необходимо слушаться старших. Отца и мать. И он, Ширак, с ними строг. Пусть нарочито. Маринэ всегда пожалеет. На то она и мамка. Она и жалеет мальчиков по тихому от него. И он делает вид, что не знает об этом. Не замечает. Пусть. Мать есть мать. А он, отец, должен вести себя с ними без соплей. В этом Ширак убеждён. Так и должно быть, если хочешь, чтобы мальчик вырос в мужчину.
Ширак поплевал на окурок. Отбросил в сторону. Сам он всю жизнь вкалывает. И сейчас, когда ему перевалило за сорок лет, он бегает и трудится как молодой. Закалка! С детства. Шираку выходить из дому в шесть утра. И пешком те же километры пройти предстоит, что и детям. Чуть дальше. На ферму. На свою работу. Гори она пропадом. Но другой нет. Какая тут в селе работа, когда большая страна Украина рассыпается, разворовывается, разбазаривается. Впрочем, как и все остальные Союзные. Советские. Разве что случайные шабашки попадутся. По выходным. По вечерам. Кому что по строительству подделать. Кому с автомобилем разобраться. По ремонту.
Ходовую перебрать или ещё что. Ширак в этом деле разбирается. Столько лет в такси проработал.
На соседнем огороде, у бабы Милы, что-то виднелось, выступало. В сумерках это нечто, вроде как кучка, горбиком выделялось на ровном поле. Какое-то очертание. Будто кто лежал на земле. Собака калачиком? Свернулась? Спит? Сидя не разберёшь. Да мало ли что! Ширак отвернулся. Но глаза сами возвращались к не понятному предмету. Любопытство! Ширак старался разглядеть предмет. Некоторое время. Гадал. Что же это такое? Наконец это занятие ему надоело. Ширак тихо выругался сам на себя. Сплюнул. Произнёс тихо, по русский.