**************
Глава 6
Он лежал на тахте. Да, это была та самая тахта на кухне в доме его дедушки и бабушки. В доме на Планы Глух. Точно. Та самая. Он каким-то образом знал это. Без сомнений. Жёсткая тахта. Высокая. Сидишь, а ноги болтаются. Не достают до пола даже у дедушки. Крышка- лежанка на рояльных петлях. Она открывалась на весь размер. К стене. Как и старый бабушкин сундук рядом. Тахта была глубокой. В ней можно было спрятаться и взрослому человеку. Но там бабушка хранила овечью шерсть в полосатом подматраснике. И тонкую гибкую палку для взбивания. Но он всё равно туда помещался. Залезал . Иногда он так и делал.
Старый дом на Планы Глух. Как он там очутился? Когда приехал к старикам? Из какого эпизода его жизни вырван этот момент? Всё это не имело значение. Он этими вопросами не задавался. Он лишь знал, что лежит на тахте, на любимой тахте своего деда. На которой старик всегда отдыхал после обеда. Днём. Дремал. Всегда на боку. Всегда на левом. Лицом к стене. Посапывал. И тогда все в доме вели себя тихо. Говорили в полголоса. Старались зря на кухню не заходить. Сейчас же была ночь. Точно ночь. Темно. В доме все спали. Он знает. В большом зале родители. Его родители. В дальней спальне дед с бабушкой. Его же место здесь. Всегда здесь. Ночью. На ночь. Так должно было быть. Так и есть. Потому что, так было всегда.
Стояла полная тишина. Нет, не полная. Сверчок. Где-то за окном. Он его услышал. Вдруг услышал. Сейчас. Значит, он не спал. И не спит. Было жарко и душно. Как всегда летом в Ереване. Он лежал тихо под тонкой простынёй. Сверчок пел ему.
Вдруг он услышал какой-то шорох. Звук босых шагов. Еле уловимый. На кухню тихо, на цыпочках вошла мать. Вошла и остановилась. Замерла, точно прислушиваясь к чему-то. Он видел её в лунном свете. Видел не отчётливо, а словно призрака. Буд-то в лёгкой дымке. Светлым наброском на сером фоне. Мать была раздетой. Совершенно. Длинные волосы распущены. Они спадали по спине до самой её поясницы. Мама была красивой и грациозной. Ему так показалось. Он совсем не помнил своей матери. Он знал её больше по фотографиям, нежели в своей памяти. Здесь и сейчас мама была прекрасна. Тонкая, изящная. Молодая. Какая же она оказывается молодая! И какая оказывается она красивая! С очень правильными чертами лица. В профиль хорошо видны её прямой маленький нос, очертания губ, тонкий подбородок, высокий лоб. Мама повернула голову в его сторону. Глаза. Огромные, слегка раскосые глаза. Мама! Как такое может быть? Он понимал и не понимал. Здесь и сейчас, в себе, он не был ребёнком. Он был собой. Взрослым и теперешним. И в то же время он был ребёнком. Тогдашним маленьким ребёнком. Лет пяти. Мать тихо подошла к столу. Налила из графина стакан воды. Выпила. В несколько глотков. Поставила стакан на стол. Делала она всё тихо. Почти бесшумно. Повернулась и посмотрела прямо на него. Он не выдержал. Выдал себя. Позвал тихо. Тихо.
- Мама!-
Мать сделала два шага навстречу. Присела на край тахты. Еле слышно спросила.
- Аа, балик джан! Ты почему не спишь?- Она погладила рукой его волосы. Погладила лоб. Какая тёплая рука! Не просто тёплая. Оживляющая! Волшебная! От её нежного прикосновения по всему его телу пробежали мурашки. Ему стало хорошо, хорошо. И он тихо заплакал.
- Мама, мама ты такая красивая! Ты такая хорошая!- Слёзы вдруг сами покатились из его глаз. Слёзы счастья. Он зашмыгал носом. Мать сидела рядом, у его ног. Вся обнажённая, абсолютно естественная, абсолютно любящая. Он чувствовал это. Он ощущал её тепло, её запах, запах молока и ещё чего-то вкусного, сладкого. Чувствовал её правду. Её материнство.
- Спи сыночек. Спи. Всё хорошо. Я рядом. Я всегда рядом. Спи балик джан.- Она гладила его по голове. Едва касаясь. Он не видел, но знал, что она улыбается. Знал по голосу. По интонациям в голосе. Всегда так было. Всегда.
- Спи сынок. Спи Ширмик.- Она вдруг запела. Тихо. Тихо. Зазвучала мелодия. Слов не разобрать. Одна мелодия. Нежная. Тягучая. Плавная. Ширмик! Никто его так не называл. Только мама. Неужели такое было? Ширмик!