Ширак отложил в сторону точильный камень, положил на пенёк. Попробовал на палец лезвие ножа. Нагнулся над мордой коровы.
— Шираак! Так не на мясо мы тёлку брали. — Марина встала рядом: руки на груди. Её трясло от возбуждения.
— Э-э-э, Марин! Иди отсюда, не стой над душой. Брали, не брали — корову не вернёшь. Толку теперь плакать и ныть, дело надо делать. Иди, не мешай. Тебе на сегодня и на завтра работы хватит: вечером братья армяне соберутся у нас. Иди, иди.
— Опять? — Марина развернулась и поплелась к дому.
Серёжик молча стоял в стороне. Он всё ещё держал рулон плёнки перед собой, крепко прижав к себе. Ширак поманил его жестом, сказал строго:
— Стой рядом и смотри внимательно, учись. Мужчина не должен бояться крови. Мужчина должен уметь обращаться с ножом. Смотри и запоминай порядок работы. Скоро сам своих кролей станешь разделывать. Начнёшь на них учиться. Вот сюда встань и смотри.
Ширак взялся левой рукой за нижнюю челюсть коровы, сильно перегнул ей голову назад, в правой руке ножик, полоснул по горлу скотине сильно, резко, уверенно, ещё и ещё. Открылась широкая рана. Из образовавшегося отверстие, размером с кулак, вяло потекла кровь, потекла густой струйкой по шерсти животного прямо на землю.
Ширак вспомнил. Много лет назад. Ленинакан. Ему тогда было что-то около..., как Артурику сейчас — лет одиннадцать-двенадцать. Отец привёз их семью: его, мать и сестру, к брату на какой-то религиозный праздник. Привёз в Ленинакан. Получается — к дяде Ашоту, а может и к дяде Вараздату или к дяде Рубику, он и не помнит толком, у отца в Ленинакане жили три брата. Но помнит, как во дворе, окружённом пятиэтажками, прямо на газоне перед окнами, забивали жертвенное животное. Забивали молодого быка. Много людей, гостей, ещё больше зевак было. Помнит, как из раны ещё живого бычка, из шеи била толчками багровая кровь. Некоторые взрослые наполняли стаканы этой кровью — свежей кровью, жертвенной кровью — и тут же пили её, восхваляли какого-то бога, провозглашали какие-то тосты. Он плохо помнил детали, он в них ничего не понимал, но он хорошо запомнил это кровопитие и тот тошнотворный запах — запах крови, стоявший в воздухе — приторный. А ещё его поразило то, как радуются люди вокруг, радуются этой казни, этому убиению. Тогда, перепуганный и потрясённый, он спросил у отца, что делают эти люди. И отец ему ответил, что это традиция, что таким образом люди восхваляют бога; мол, принося в жертву животное — люди высказывают своё поклонение и уважение богу, просят у него то и сё, просят разное. С того самого дня, с того самого момента Ширак-ребёнок понял, что никакого бога нет на самом деле; что, если и есть какой бог, то ему чужды и не нужны такие жертвы и такое поклонение. И ему, Шираку, не нужен такой бог, что, если и нужна кому кровь, то совсем не богу, а скорее самим людям: их понятиям, их извращённым представлениям. Или ещё кому? С того самого дня бог, для Ширака-ребёнка, если и представлялся как-то раньше, то теперь умер. Такой бог, их бог, бог взрослых — ему стал не нужен, а своего бога он ещё не нашёл, не придумал, не представил; до сей поры не нашёл, до своих зрелых лет. Да он его особо и не искал, некогда было. Ширак жил жизнь. За своё, ещё не долгое существование Ширак убил много животных, но только ради пропитания, ради пищи насущной, ради выживания его самого и его семьи. И никогда ему в голову не приходило прикрывать эту необходимость какой-то верой и религиозностью.
— Смотри, Серёжик, смотри. Знаю, зрелище неприятное, но ведь ты любишь мясо? Воот! Правильно, что киваешь. Любишь поесть вкусно, и я люблю, и мама любит, и все. А так, Серёжик, выглядит другая сторона нашего аппетита. Кроваво, правда? Но её тоже надо знать. Так сынок устроена жизнь: Мы что-то любим, и кому-то надо за эту любовь расплачиваться — и это надо знать и понимать и нельзя от этого знания отворачиваться. Поэтому смотри и учись.
Ширак быстро и умело разделал тушу.
******************
Глава 2
Они сидели на камнях. Камни, камни. Куда ни глянь крупные и мелкие, совершенно разные, самых причудливых форм и размеров, цветов и оттенков камни. Некоторые особые, огромные, размером с автомашину, с грузовик. Камни были щедро разбросаны вокруг, насколько хватало взгляда. Земля буквально, будто специально, была усеяна ими. Или они вырастали прямо из-под земли? Сами по себе. Кто знает? Вчера ещё в определённом месте зеленела лужайка. Сегодня же на том самом месте возникал камень. Завтра – кусок скалы. Откуда? Как? И так повсюду, в здешних горах. Рождались и исчезали камни. Он это знал. Знал с самого детства. Знал, как сказку. Как легенду. Здесь же, сейчас, не было видно ни одного деревца, ни одного кустика. И, если бы не зелёная, короткая трава, то пейзаж был бы совсем серый. Безрадостный. Но нет, в этот раз день стоял ясный, в цветах. Он оседлал узкий, нагретый дневным солнцем валун. Ноги свисали, не доставая земли по бокам камня в метре над травой. Многотонный гранит по своей форме действительно чем-то напоминал конскую спину с седлом на ней. Мальчик же нашёл для себя небольшой, плоский выступ в куске зубчатого массива, словно отломанного от края скалы и брошенного неведомой силой подальше от крутых гор. Он устроился чуть ниже, по спуску, спиной к нему. Лица мальчика он, как всегда не видел. Они оба смотрели в одну сторону. На юг. Мальчик был одет, как и прежде в курточку, школьные брюки, на голове вязаная шапочка. Его школьный ранец лежал у подножия скального камня, на траве. Было прохладно. Совершенно тихо. Звенящий, высокогорный воздух почти застыл, и был необычайно ясен. Далеко, далеко, из еле заметной, из стелящейся по низу пелены лёгкого тумана, выступал двуглавый Арарат, одетый в белые шапки вечного снега. Вечного, на большой вершине. На малой снег иногда летом таял. Малый и Большой Арарат. Отсюда к нему неуклонно спускалось долгое, пологое нагорье. Очертания этого нагорья терялись у самого подножия величественной горы. Они, эти очертанья, сливались в одно целое и становились больше похожими то ли на серый, мерцающий песок, то ли на далёкие спокойные воды, поблескивающие под лучами солнца. Арарат поднимался, будто остров из воды. Как будто парил над туманом. Изумительно красивый и грозный. Казалось он не далеко. Рядом. Его заснеженные обе вершины блестели в чистой атмосфере словно мираж. Вот тут, напротив. Только руку протяни. И дотронешься до снежной шапки. Но он знал, ощущение расстояния в горах обманчиво. До подножия Арарата было километров пятьдесят. На фоне горы выступал большой город. Древний город. Ереван. Он раскинулся совсем близко. Внизу, прямо под ними. Город, как продолжение каменистого пейзажа. Можно было различить панельные многоэтажки Авана, Нор Норка и Канакера. Районов города. Дальше было не видно. Но он знал, что за резким перепадом высот в пятьсот метров скрываются ниже Шенгавит и Эребуни, старые районы Еревана. Далее простиралась Араратская долина. Зелёная житница его страны. Масис, чуть правее Звартноц и Эчмиадзин. До боли знакомые ему места. Названия. До мелочей знакомые. С раннего детства. С самого рождения. Легендарные места и названия.