Гришоня живо и не то критически, не то одобряюще произнес:
— Оч-чень интересно!
К Сарафанов недовольно завозился на стуле, скупо разжал челюсти:
— Высоко забираешь, как бы не сорваться…
— Смешно слышать от тебя такие речи, Илья, честное слово, — загорячился Антон, взглядывая на Безводова, как бы обращаясь к нему за поддержкой. — Как будто мы не давали по сто пятьдесят, сто семьдесят и даже по сто восемьдесят процентов!
— То было по заказу, — возразил нагревальщик. — А тут — каждый день…
— Сказано «довести», то есть не сразу с места в карьер гнать, а будем наращивать постепенно, изо дня в день, — разъяснил Антон.
Володя спросил прессовщицу:
— Что ты скажешь, Настя?
Она повернулась и, поглаживая новую пластинку, которую собиралась ставить, поспешно ответила:
— Я согласна.
— Я ведь тоже не против, — поправился Сарафанов. — Я только говорю: не многовато ли, выдержим ли?..
— Выдержите, — сказал Володя. — Читай дальше.
— Второе: выпускать продукцию отличного качества. С этим пунктом все согласились. Следующие параграфы гласили о чистоте рабочего места, об участии комсомольцев в общественной работе… Бригада вызывала на соревнование Фому Прохоровича Полутенина и Олега Дарьина.
— Эх, куда хватил! — воскликнул Гришоня и весело засмеялся.
Илья опять завозился, забубнил:
— Положат они нас на обе лопатки…
— С сильным бороться — сам сильным станешь, — настаивал Антон.
— Не положат! — тотчас же подтвердил Гришоня, подогретый воинственным пылом бригадира, и ввернул: — Они нас пожалеют…
— Обязательства хорошие, — сказал Володя Безводов. — Только недостает, по крайней мере, двух вопросов.
— Каких? — спросил Антон ревниво. — Я все учел.
— Вы забыли, что у нас есть еще одна комсомольско-молодежная бригада Жени Космачева. Она пока не блещет успехами. Ей необходимо помочь. И я предлагаю записать такой пункт: «Взять шефство над одной из отстающих бригад». В данном случае над бригадой Космачева.
Ребята переглянулись.
— Вот это правильно, — с неожиданным энтузиазмом отозвался Сарафанов. — Помогать надо!
— И второе, — продолжал Безводов, мерно ударяя карандашом по столу. — Все члены бригады по примеру своего бригадира будут учиться в средней школе рабочей молодежи.
— А вот это неправильно, — возразил Сарафанов и встал — голова под потолок. — Куда мне учиться — двадцать два года с большим хвостом… Не найдется такой парты, которая бы меня вместила.
— Закажем персональную, — утешил Володя.
— Нет, я не согласен. Мозги заржавели, как примусь думать, так в голове начинает скрипеть что-то, трещать…
— Вот тебе в школе и смажут их, мозги-то. Что ты скажешь, Курёнков?
— Надо бы снять этот пунктик, — сказал Гришоня просительно. — Учеба, она — на любителя…
— А ты, Настя?
— Я буду учиться в седьмом классе, — послушно сказала Настя, на что Сарафанов презрительно фыркнул:
— Так тебе Олег и разрешит! Держи карман шире!..
— Разрешит, — заверил Безводов. — Он сам-то учится!
К великому огорчению Сарафанова, пункт этот все же записали.
Глава четвертая
Долго и недвижно висели над городом рыхлые водянистые тучи. Неохотно занимался хмурый рассвет, тускло, лениво заливал улицы, сужая их перспективы, и дома зябко жались друг к другу. Голые ветви деревьев тяжко набухли влагой. На мостовых, не просыхая, стыла липкая маслянистая мокрота. Вершины зданий тонули в туманной мгле. По ночам ни одна звезда не украшала неба. Птицы молчали, будто задохнулись вязким воздухом. Лица людей выглядели бледными, неулыбчивыми, как бы выцветшими. Казалось, не будет конца этой не по-весеннему унылой непогоде.
Но однажды в полночь из далеких теплых краев примчался мятежный ветер, с разлету ворвался в город, завихрился на площадях, заметался в ущельях улиц, выдувая студеную промозглую сырость; разорвав прочную блокаду облаков, освободил звезды, и они замигали изумленно и радостно. Утро наступило золотисто-юное, звонкое. Навстречу солнцу заструились прозрачные и благоухающие пары, дома радушно распахнули окна, деревья дружно взметнули зеленое пламя свежих листьев; на бульвары высыпала детвора; в сквозной синеве кувыркались, ликовали голубиные стаи. Весна…
Антон проснулся с чувством душевной свежести и облегчения — яркий луч упал на подушку и разбудил его раньше времени. За окном в тишине восхищенно и без передышки заливалась какая-то пичужка. Антон сонно улыбнулся, подумав: