— Ваша взяла, ребята, — сказал он, ложась рядом. — Проворны, ничего не скажешь, но недогадливы: нет того, чтобы дать возможность человеку преклонного возраста завоевать первенство, пусть бы он порисовался перед домашними. А они только о себе заботятся…
— Такого уговора не было! — протестующе воскликнул Володя.
— Закон соревнования — кто кого, — подтвердил Антон, подставляя спину лучам.
Алексей Кузьмич мягко поправил его:
— Кто кого — это, дружок, конкуренция. Закон соревнования другой: один за всех и все за одного. Но все равно, я вижу, ты всеми силами вцепился в этот закон. Не забывай, что и Дарьин крепко за него держится.
Антон не мог слышать спокойно этого имени. Дарьин сейчас же вставал перед ним, резкий, нервный, будто всегда взнузданный конь, и вызывал в нем возмущение.
— Пусть его держится, — пробормотал он; говорить о Дарьине не хотелось.
На том берегу пруда Игорек махал руками и что-то кричал, — очевидно, звал их вернуться обратно. Солнце припекало сильнее, среди сосен стали появляться дачники в полосатых пижамах и цветных халатах, тревожили тишину. Алексей Кузьмич мельком взглянул на Антона — тот сидел, обхватив колени и сосредоточенно смотрел на ослепительную гладь воды, где отражались сосны, — и сказал как бы вскользь:
— Ты не считаешь, Антон, что учеба твоя подходит к концу? Не пора ли самому учить?
— Как? — словно очнувшись, с недоумением спросил тот.
— Ты теперь крепко встал на ноги, у тебя есть опыт, небольшой, но свой, можно сказать, выстраданный. Передавай его… И потом: пора включаться в общественную жизнь цеха, завода. Надо выступать на собраниях, на совещаниях, к твоему голосу будут прислушиваться.
Антон вдруг рассмеялся:
— Плохой из меня оратор: двух слов связать не умею.
— Нашлись бы слова, а связать их — много разных способов, — смеясь, ответил Володя Безводов, вставая, и крикнул Игорьку: — Плывем, встречай! — и первым бросился в воду.
Весь обратный путь к даче Антон молчал и думал о только что сказанных словах Алексея Кузьмича. Они чем-то неосознанно беспокоили его; из головы не выходила Таня: как вести себя с ней? Сердиться на нее — глупо, не смотреть — невозможно, а взглянешь — все прочитает в глазах, даже больше того, что ей нужно знать…
Открывая калитку, Алексей Кузьмич облегченно вздохнул, оглядывая сад:
— Хорошо-то как у нас тут! Дачка, правда, старая, маленькая, зато зелень, глядите — роскошество! Вот что может сделать человек, если он захочет, если он по-настоящему полюбит землю, природу…
— А вы повинны в этом роскошестве, Алексей Кузьмич? — поинтересовался Володя.
— Главный садовник у нас Дмитрий Степанович, а я только рабочая сила: навоз поднести, чернозем заготовить, яму вырыть. Это все весной или осенью. А сейчас вот попаду сюда и чувствую — десять лет с плеч долой!
Еще издали увидев в беседке под навесом молодых лип богато и торжественно накрытый стол с огромным букетом цветов посредине, приостановился на дорожке, изумленный.
— Это уже не просто воскресенье, а какой-то нежданный праздник!.. — Снял с шеи полотенце, повесил его на сучок.
Таня стояла поодаль от стола, под липой, и, прижав к груди котенка, щекой касалась его пушистой мордочки. Из-за плеча Алексея Кузьмича Антон украдкой бросал на нее взгляды, выражавшие немой неразрешимый вопрос; он все еще не верил, что вот она, такая милая, простая, ласковая и так необходимая ему, выходит замуж.
«Спрошу ее сегодня. Отведу в сторону и спрошу», — твердо решил он и сразу как-то успокоился, даже повеселел.
С террасы спустился Дмитрий Степанович, по-стариковски изящно одетый в белый полотняный костюм, посвежевший, с пушистыми усами, провел ладонью по дымчатому ежику волос и немного приподнято объявил, широким жестом показывая на стол:
— Прошу занимать места!
Чинно, по-праздничному расселись по скамьям.
В это время по дорожке с заливистым, предостерегающим лаем побежал в укрытие Кайзер. Все оглянулись.
Старательно закрывая калитку, в сад вошел Семиёнов в белых брюках и шляпе, пиджак и сверток левой рукой прижимал к груди; оглядываясь, он сделал несколько нерешительных шагов к террасе. Алексей Кузьмич, выходя из беседки, окликнул его. Семиёнов круто повернулся на голос. Подойдя к столу, он снял шляпу, улыбнулся и произнес: