Кузнецы перенесли свою закуску, расселись вокруг стола, и в оживленную беседу влилась струя свежих голосов. В углу одиноко остался сидеть лишь Леня Космачев.
— А ты чего красную девицу изображаешь? — крикнул ему Антон. — Почему не идешь к нам?
— Мне до нового года еще недели две осталось, — обиженным тоном ответил тот: ему очень хотелось пересесть за шумный стол.
— Ладно, поверим в долг. Иди сюда. Раздвиньтесь, товарищи! Садись с нами. Женя, — возбужденно проговорил Антон и поднял бокал. — С новым годом, друзья! С новым счастьем, с новыми победами!
Буфетчица с удивлением проговорила официантке:
— Вроде и сели недавно, а уж веселые какие.
Настя закашлялась, и Гришоня хозяйским тоном приказал Сарафанову:
— Постучи ей по спине. — Тот охотно исполнил просьбу, Настя взмолилась:
— Тише! Как болванкой бухнул.
— Погладить уж нельзя, — ухмыльнулся Илья.
Из фойе доносилась музыка. В дверях буфета то и дело показывались и исчезали новые лица, слышались обрывки фраз, взрывы смеха.
Вот вошли Олег Дарьин с Мариной Барохтой, купили конфет и стали разворачивать нарядные бумажки. Дарьин косился на кузнецов, хмурился.
— Я свои победы так не афиширую, — сказал он Марине.
Настя побледнела, опустила взгляд, кусала кончик платка, чтобы не заплакать, — ей было стыдно перед товарищами за мужа. За столом смолкли. Антон опять позавидовал мужеству Насти. Ему было жаль ее. Он глядел на Дарьина почти с ненавистью: уж если ты подлец, так хоть не выставляй это напоказ, не позорь других! Антон был на грани того, чтобы рвануться и избить Дарьина безжалостно, при всем народе; взгляд его сделался мрачным, плечи напряглись, кулаки сжались. Но Безводов остановил его:
— Сиди. Не связывайся.
— Тогда скажи ему, чтобы он убирался отсюда, — глухо, вполголоса сказал Антон. — Это же гнусно…
Но Дарьин, поняв, очевидно, что ведет себя неприлично, демонстративно ушел сам, так ни разу и не взглянув на жену, будто ее здесь и не было. А Настя долго не могла поднять головы…
Гришоня встрепенулся и, нарушая затянувшееся молчание, заговорил, обращаясь к Насте:
— Что ты приуныла? Ты думаешь, мы не знаем этого субъекта, муженька твоего? Знаем, что это за птица, вдоль и поперек! Так будем мы из-за него веселье портить?! Выше голову, товарищ Настя! — крикнул он залихватски, и все засмеялись.
Неприятное впечатление от встречи с Дарьиным постепенно сгладилось. Антон обвел сидящих повеселевшим взглядом. Люся спросила его шопотом:
— Вам хорошо?
— Никогда мне не было так хорошо, как сейчас, с вами, честное слово! — ответил он негромко и растроганно. — Жаль только, что нет здесь Алексея Кузьмича Фирсонова и Фомы Прохоровича — им я больше всего обязан… — Люся коснулась своим бокалом его рюмки. Антон предложил громко: — Выпьем за здоровье Фомы Прохоровича!
В это время в дверях буфета появилась Таня Оленина. Антон вскочил и устремился к ней. У Люси похолодела спина, этот радостный порыв сказал ей все; вот кто у него в сердце — Оленина! Но этого не может быть, они никак не подходят друг другу!.. Чтобы не выдать своего волнения, Люся потянулась к бокалу.
— Поздравьте меня, Таня, — сказал Антон просветленно: — Я сегодня выполнил свой годовой план. На полтора месяца раньше!
— Поздравляю, — ответила она сдержанно.
— Идемте, посидите с нами… пожалуйста!..
Через плечо его Таня увидела Люсю, которая, как ей показалось, с беспечным видом тянула сквозь зубы вино из бокала, и не пошла.
— Мне некогда… я тороплюсь.
— Куда?
— Мне нужно… я обещала навестить знакомых… — сказала она и отняла у него руку.
Нахлынувшая толпа разъединила их, вынесла Таню из буфета, и Антон потерял ее из виду. Он не понимал, почему она отказалась посидеть за столом, что случилось? И вдруг он понял: она приревновала его к Люсе! Возможно ли это?.. Но если ревнует — значит, любит! Любит!..
Он стоял посреди буфета, чуть покачивался и, прикрыл глаза ладонью, улыбался широко расплывающейся, счастливой улыбкой. Когда Антон вернулся к друзьям, Люси за столом уже не было, но он даже не заметил этого.
— Хватит на сегодня, — сказал он и наклонился к Безводову. — Пойдем, Володя, навестим Фому Прохоровича, поздравим его с новым годом.
После совещания бригадиров в комсомольском бюро Антон Карнилин часто ловил себя на том, что мысли, высказанные начальником цеха Костроминым, непрошено вертелись в голове, действовали на него возбуждающе, и надо было от них отделаться. «Конечно, — размышлял Антон, шагая на работу и отмахиваясь от Гришони, который надоедливо приставал со своими загадками, начальник подсказал, а ты сделал — это легко… А вот докопаться до всего самому — трудный орешек. Но раскусывать его надо каждому. А как его раскусишь?.. Зубы-то вроде, как молочные, детские. Ну, хорошо: высокая выработка, брак — это зависит от нас, от бригады; поднажмем и повысим. А вот себестоимость продукции, экономия металла, разные механические помощники для облегчения труда — тут уж на силу надеяться нечего, головой придется работать. А что, если заполучить личное клеймо? Тогда контролера в отставку, от этого и поковки выйдут дешевле. На заводах многие уже получили личные клейма. А ведь это идея! Надо поговорить с Фомой Прохоровичем».