Напялив на себя какой-то вывороченный наизнанку длинный балахон, а на голову колпаком торчащую женскую вязаную шапку, Гришоня стал посредине площадки со скрещенными на груди руками, напоминая раскрылившегося на дожде грача.
— Подойди, сын мой, — приказал Гришоня торжественным и несколько визгливым тоном и приосанился. Антон решительно направился к нему, но тот властным жестом остановил: — Стой тут и отвечай, чтобы слышали все.
Гришоня выдержал паузу, оглянулся на затаивших смех зрителей и, вспоминая подсказанное Безводовым, спросил:
— Не ты ли, комсомолец Карнилин, одержимый гордыней, похвалялся перед своими товарищами, что ты самый лучший и незаменимый кузнец нашего цеха? Говорил ты так?
Антон молчал. Зрители хором ответили за него:
— Говорил, говорил!
— Правда ли это? — допытывался судья строгим и вкрадчивым голосом.
— Правда, — пробормотал Антон. — Только я в шутку это говорил… честное слово!
— Очищайся, сын мой, очищайся, — произнес судья и показал на костер. — Разбегайся и — оп-ля-ля!
Антон нерешительно топтался на снегу. В тишине прогремел требовательный бас Ильи Сарафанова:
— Прыгай, прыгай, меня тоже заставляли!
Антон разбежался и прыгнул через высокое пламя под аплодисменты и одобрительные возгласы зрителей. Таня присела у огня рядом с учителем и спросила топотом:
— Что это за представление, Дмитрий Степанович?
Учитель усмехнулся:
— Критика, Таня. Вернее, разновидность критики. Они и тебя проведут через огонь.
— Я убегу, — поспешно сказала Таня и с тревогой оглянулась.
— От людей куда убежишь? Найдут. Слышишь?
В тишине снова зазвучал невозмутимый вопрос Гришони:
— Отвечай мне, кузнец Карнилин. Не менял ли ты школьные занятия на балетные пируэты?
— Менял, менял! — закричали Женя Космачев и Сидор Лоза. — Мы знаем!
Антон с угрозой покосился на Женю. Судья вскинул руку, предостерег:
— Спокойнее. Будешь ли ты и впредь менять школу на балетные представления и преступно пренебрегать своей партой? Отвечай!
Антон встретился взглядом с Таней, вид у нее был изумленный и веселый, она мигнула ему, и он буркнул:
— Не буду.
— Очищайся, сын мой, очищайся. — Прыжок через второй костер, горячая волна в лицо, и опять судейский допрос:
— Готов ли ты, комсомолец Карнилин, всеми средствами, всеми способностями своими, вкупе со всеми нами, поддерживать хорошие начинания в кузнице и готов ли бороться с трудностями, не щадя живота своего? Отвечай, готов ли ты к этому? Готов ли вступить в единоборство с Дарьиным?
Терпение Антона иссякло, пальцы невольно сжимались в кулаки.
— Готов, — сдержанно заявил он, наступая на судью, и закричал ему в лицо: — Готов! Ну? Закаляться, что ли?
— Тише, осади, — предупредил Гришоня, испуганно пятясь. — Закаляйся… в последний раз!
Антон перемахнул через третий костер, подлетел к судье, схватил его поперек тела, рывком, точно куль, кинул к себе на плечо, отбежал и под хохот присутствующих бросил судью в сугроб, вниз головой. Гришоня задрыгал в воздухе ногами. Выбравшись из сугроба, он протер залепленное снегом лицо, осуждающе вздохнул:
— И вот награда и почет за мой великий сан и честный суд.
Началась суматоха, толкотня. Рядом с Антоном оказалась Люся Костромина. Поздравив с «очищением», она тряхнула пышным помпоном на шапочке, точно курица гребнем, хитро сузила глаза:
— Когда другие приглашают в кино или в театр, вы учебой щеголяете, а сами под шумок…
Ей не дали договорить. Налетевшая толпа разъединила их, закружила. Костры, приняв последнюю порцию сучьев, взметнули ввысь стаи искр, затрещали. Ребята перемахивали через столбы огня, гонялись друг за другом в темноте между стволами.
Константин Антипов стоял в сторонке под сосной и снисходительно улыбался: странное веселье у этих взрослых людей, неужели они не понимают, что такая забава под стать детям! Он безотрывно следил за Люсей. Поразительное существо, эта Люся! Мечется среди костров, всех толкает, смеется, — действительно бабочка, вьющаяся вокруг лампы. Как она хороша сейчас в свете огней!.. И ему самому захотелось, сбросив привычный свой сплин, бежать за Люсей, носиться с ребятами, играть в чехарду, прыгать через пламя. Но сдерживала выработанная еще в школе, манера держаться в обществе — солидность, скучающая надменность.