Олег с тревогой оглядывался вокруг, отыскивая причину своих неудач. Он видел мелкие, раздражающие его неурядицы, обижался на товарищей, если вообще были они у него, винил их в том, что они, как ему казалось, покинули его, по, как все честолюбивые люди, он не замечал больших своих ошибок и огрехов.
Разъезжая по городам, по заводам, занятый собой, своими переживаниями, настроениями, увлечениями, Дарьин если не разлюбил совсем свой молот, то, во всяком случае, охладел к нему: после разного рода торжественных встреч, докладов, похвал ему было скучновато возле него, трудно, грязно. Огонек, с которым он всегда принимался за дело, постепенно угасал. Олег стал торопить дни. Ему казалось, что победа, достигнутая им однажды, незыблема. Можно дать себе волю, работать полегче.
Разлад в семье становился все глубже, отчуждение разъединяло его с женой все дальше. Олег считал Настю своей обузой, смотрел на нее, тихую, молчаливую и укоряющую, с неприязнью и сожалением. Как она не похожа на Марину! Прямо — небо и земля. Та красивая, сильная, смелая, а характер огненный какой-то, а глаза, а брови, а волосы!.. Разве перед ней устоишь, разве не потянешься к ней, разве до учебы тут! Какие, к чорту, курсы мастеров! Все бросишь, побежишь к ней, только взглянуть бы на нее. А эта? Ну что в ней хорошего? Даже причесаться как следует не может. Некогда: учится. Тоже мне студентка!.. Смотрит на тебя и молчит — куда как интересно!
Больше всего Олега возмущали эти молчаливые, укоряющие и сочувствующие ее взгляды. Он их просто не выносил: знал, что она все понимает — а правду и ложь, и, казалось, некуда было скрыться от этих взглядов.
Однажды, возвратясь домой поздно ночью и встретив осуждающий и какой-то скорбный Настин взгляд, Олег крикнул ей:
— Что ты на меня уставилась? Давно не видала? Эка невидаль! Лучше бы сказала что-нибудь, а то живешь, как воды в рот набрала. Рыба! — Он даже замахнулся на нее. Замахнулся — и сам испугался.
Настя как будто преобразилась: точно вся обида, накопленная в ней за годы совместной жизни, вылилась наружу. Глаза ее расширились, губы побелели, платок скользнул с затылка на плечи.
— Только тронь… — прошептала она сквозь зубы. — Я тогда… Я не знаю, что с тобой сделаю… Убью!.. — И подалась к нему, сжав кулаки.-Ты на кого замахиваешься?.. Ах, ты!.. Я тебе что, кухарка?.. Подлец!
В первую минуту Олег опешил, — он не узнавал своей жены; боясь что с шопота она перейдет на крик, поднимет все общежитие и тогда не избежать скандала, он рванул занавеску и пошел между рядами коек на улицу, рассерженно шепча: «Я тебе дам «подлеца»!.. Я тебе покажу, как со мной разговаривать!..»
В цехе он часто придирался к нагревальщику, к прессовщице, косил в их сторону злым глазом — это они связывают ему руки; поссорившись с нагревальщиком, потребовал его замены. Но с новым человеком работа бригады пошла еще хуже, медленнее. Затем он решил, что ему подсунули каверзную деталь, да и молот тоже не из лучших — дроссельная заслонка открывается туго, нога устает от педали, — и стал добиваться более простой поковки или перевода на другой молот.
Однажды, выслушав требования Дарьина, Василий Тимофеевич всплеснул руками.
— Вот беда; весь полк шагает не в ногу, один ты — в ногу! Все нехороши, один ты — святой. — Недовольно поморщился и ткнул пальцем в пол, под ноги себе. — Ты гляди, парень, в корень. Может, ты самый и есть во всем виноватый.
— Начальство разберется, кто правый, кто виноватый, — сказал Дарьин резко. — Только я знаю, что раньше вы в моей бригаде дневали и ночевали — хорош был, а теперь стороной обходите — нехорош. На черную страницу занесли.
Самылкин вынул из нагрудного кармана халата засаленную книжечку, взмахнув ею, подтвердил:
— Верно, раньше ты был на хорошем месте. — Замолчал и пояснил: — Я — старший мастер, милый человек, а не лекарь. Мне учить тебя нечему — ты не новичок. У меня других ребятишек много, кому надо показать, кому подсказать. А тебя, видно, лечить надо. У тебя, гляди, парень, самолюбие взъерошилось, как щетина на волчьем хребте, пригладить ее надо, горячим утюгом провести разок… Но я на это не спец. Обратись к Володе Безводову, а еще лучше к Фирсонову, они тебя пригладят…