В дорогом ресторане, куда он привел их, его встретили как давнего гостя. Леонтия ещё раз удивилась его приветливости и вежливости с персоналом, полному отсутствию пафоса и ненужных понтов. Как там говорится? Про человека можно судить по его отношению к тем, кто слабее. К тем, кто ниже по социальной лестнице. А уже потом, когда она, округлив глаза, смотрела на Юлька, того Юлька, что не могла связно и двух слов произнести, стесняясь, которая теперь с упоением пересказывала Алану какую-то смешную историю, весело размахивая вишенкой из коктейля, а тот внимательно слушал, ни единого раза не выказав удивления или нетерпения по поводу ее заикания, Леонтия поняла, что влюбляется. Не в парня- в тот образ, что сама создала в своей голове. Справедливый, готовый помочь, без завышенного чувства собственного величия. Неужели он существует? Или она спит и видит сон- рука зачесалась от желания ущипнуть себя. Вдруг парень поднял глаза, их взгляды вновь пересеклись- и сердце словно безумное застучало в груди. Нет, пора это прекращать! Так она и до крайности дойдет- влюбится в ею же придуманный идеал.
-Простите, мне уже пора, нужно подготовиться на завтра. И еще заехать еще кое-куда, мама просила. - непонятно зачем добавила Леонтия. Алан, как ни странно, словно и не ожидал другого:
-Да, конечно,- он вложил несколько крупных купюр в счет, что уже лежал на столике- Давайте я подброшу? Кого сперва и куда?
-Я...мне...- Леонтия сама опешила от внезапной косноязычности. Но смогла взять себя в руки. - Я доеду сама, довези Юлю.
"Прости, Юлёк, каждый сам за себя."- мысленно извинилась она перед торопливо засобиравшейся девушкой. Хотя, может, она им двоим жизнь упростит - вон как Алан мило с Юлей общался. Парень же лишь усмехнулся в ответ, кивнув:
-Хорошо, но хоть до метро позволишь подобросить? Ближайшего.
Леонтия нехотя согласилась. Всю дорогу она ехала молча, стараясь не глядеть ни в зеркало, ни даже перед собой. А после почти выпрыгнула из машины в шумную многолюдную толпу на переходе к станции метро, бегло попрощавшись с Юлей и Аланом. Ей показалось, или в его взгляде мелькнула понимающая усмешка. Точно он прекрасно понимал и то, как действует на девушек, и то, что чувствовала сама Леонтия в данный момент.
Глава 4
-Лёёёнь, эт ты?- раздался надтреснутый голос мамы откуда-то из глубины комнаты. Приглушенный покосившимся дверным полотном ( несчастную дверь не раз сносил с петель Семён, один из маминых мужчин, когда в очередном пьяном порыве ревности кидался искать соперника везде, где мог), голос казался жутким, замогильным. Леонтия вздрогнула, вспомнив слова фельдшера скорой, приехавшего на вызов, когда маме было особенно плохо. Правда, эти " особенно плохо" были настолько частыми, что многие из работников скорой знали Леонтию с мамой как родных. Сочувственно кивали головами, то вскользь, то напрямую рекомендуя девушке не гробить свою жизнь, бросить маму и попытки вывести её из алкогольного дурмана, переехать, жить своей жизнью. С презрением или жалостью во взгляде смотрели на маму, что закатывала очередную пьяную истерику, рассчитанную больше на одного-единственного зрителя, дочь. А вот этот фельдшер...Он запомнился тем, что отличался ото всех. Никаких эмоций на его лице не было, точно робот. Механически делал свою работу- записывал анамнез, проводил осмотр, ставил капельницу. А после, когда Леонтия провожая его до двери, спросила о состоянии мамы, коротко ответил, что ей максимум пару- тройку лет осталось при таком образе жизни и состоянии здоровья. Леонтия тогда замерла, уставившись в покоцанную обивку входной двери, не в силах осознать услышанного. А фельдшер, равнодушно обойдя ее, подошёл к лифту. Нажав на кнопку, он обернулся, окинув её задумчивым взглядом, первой эмоцией, которую она увидела на его лице, а после посоветовал, чтобы она бежала отсюда, куда глаза глядят. Иначе следующей на очереди будет она сама. И скрылся в чреве приехавшей железной кабины.
Леонтия, спустя некоторое время, отошедшая от услышанного, испытала приступ такой жгучей ненависти к нему, к себе, матери и всему миру, что выть, скулить в голос хотелось, проклиная всё на свете. Но поступила как обычно - пересилила себя, зашла обратно в квартиру, чтобы продолжить и дальше бессмысленные попытки вытащить маму из болота пьянства.
-Я, мам. - девушка, скинув обувь и куртку в прихожей, постаралась быстрее проскользнуть в свою комнату. С годами Леонтия уже научилась различать мамины интонации, голос- вот сейчас тот был хрипловатым и раздраженным. Это означает, что скоро в доме будет новый отчим, а пока же мама в одно лицо сглаживает горечь расставания с предыдущим. Сколько раз Леонтия хотела съехать, сколько раз говорила себе, что это - необходимость. Но каждый раз её удерживал на месте страх за мать. Как в тот день, когда она вернулась домой, счастливая, что нашла работу и жильё. А мать вечером наглоталась таблеток. Когда приехала скорая, то мама, катаясь по дивану, рыдала, крича, что лучше умрет, чем останется одна. Что все ее бросают, вот и дочь родная бросила. Конечно, ей и желудок промыли, и в больнице подержали, и даже врач Леонтии, жалостливо так приобняв её, намекнул, что теми препаратами и дозировкой, что мать якобы отравиться пыталась, ничего, кроме несварения желудка, не вызвать, но в сердце девушки навсегда поселился страх за мать. Что уйдет она- и та осуществит задуманное. Правда, когда у нее появлялся новый мужчина, то дочь наоборот, будто мешала- мама принималась вечно задирать её, упрекала по сто раз на дню, пытаясь выглядеть перед очередным ухажёром идеальной хозяйкой, что даже родной дочери не спустит за беспорядок. Порой, видимый лишь ей, матери. Но стоило новому роману прерваться ( а это случалось теперь едва ли не спустя пару недель), как мама вновь становилась плаксивой и лезла с пьяными " я тебя так люблю, доченька" едва ли не каждый час.