— Потрясающе, — отозвался Большой Бен. — Ну-ну, продолжайте. Как же вам удалось взять интервью у преступника, которого содержат в одиночной камере и которому не разрешают видеться даже с ближайшими родственниками?
— Ему, как пленнику Страгата, положены еженедельно цирюльник и священник.
— Цирюльник! — фыркнул шеф.
— Это привилегия всех тамошних узников, тюрьма-то королевская, кто там только не сидел. Указ Вильгельма Второго никто не отменял.
— Ну и кем вы предстали? Я думаю, из вас вышел бы превосходный священник, Бенар, сутана вам была бы к лицу, и само лицо располагает к… исповедям, — и Большой Бен расхохотался собственной шутке.
Репортер скупо улыбнулся в ответ. Природа отдала ему все лучшее, что было в родителях — матушкины зеленые глаза и густые каштановые волосы, отцовские рост и стать. В школе его прозвали «Красавчиком» и нещадно лупили — за чистенький костюмчик, аккуратный пробор, вежливую речь, а более всего — за немужскую красоту. Совсем маленьким он убегал от обидчиков, но потом научился драться.
— Каждую субботу Долини посещает тюремный брадобрей Планк. Но два дня назад он слег с жестокой простудой.
— Я надеюсь, — заметил главный, — к простуде вы не имеете никакого отношения?
— Боже упаси, — в тон ему ответил Андрэ.
Пока другие соображали, как бы подступиться к Страгату, он убедил Планка «заболеть», для чего пришлось, правда, распрощаться с остатками жалованья. Долини живо интересовал общественность. Во-первых, настоящего террористического акта, пусть и несостоявшегося, в Аркадии давно не случалось, во-вторых, преступника не перевезли в столицу, а решили судить на месте, и этот суд обещал стать едва ли не главным событием сезона, в-третьих, газеты успели опубликовать несколько фотографий террориста, чьи молодость и невинный вид, столь несовместные с тем, что он намеревался сделать, взволновали чувствительных дам.
Далее он поведал, как усыпил бдительность охраны и побеседовал с Долини наедине. Начальство кивало, время от времени касаясь мизинцем седого виска. Затем воцарилось молчание.
— Вот что, — сказал, наконец, Большой Бен. — Печатать это мы не будем.
На миг Андрэ не поверил своим ушам.
— Почему? — спросил он. — Ведь это настоящая сенсация! Разве не наш долг — донести её до читателей?
Главный взглянул на него так, что слова замерзли на языке.
— У вас настоящее журналистское чутье, — Большой Бен откинулся на спинку кресла. — Но вы идеалист. Со временем это пройдет. Ваш репортаж, действительно, сенсационен. И написан отлично, вы умеете увлечь публику. Но. Каково умонастроение нашего города? Все сочувствуют этому молокососу Долини. Ах, он так молод, ах он запутался, ах, эти бессердечные власти держат его в заточении, — изображение квохтанья кумушек получилось довольно точным. — А теперь представьте: вы берете у него интервью в тюрьме, куда, как считается, невозможно проникнуть. Это дискриминация властей — раз, общественное мнение еще более склоняется на сторону преступника — два, террорист получает дополнительную известность — да именно то, чего и добивался — три! А нашу газету начинают считать левой — четыре. Боже нас сохрани от политики.
— Ясно, — угрюмо кивнул репортер. На душе было муторно.
— За фантазию, проявленную при работе, — продолжил Большой Бен, — возьмите в кассе небольшие премиальные. Я распорядился. А за недальновидность, проистекающую от чрезмерной горячности, вот вам наказание: что вы знаете о древней керамике?
— Простите? — переспросил Андрэ. — О керамике? Вообще ничего не знаю.
— Придется ознакомиться. Археологический музей сделал заказ, у них уже неделю проходит выставка, а посетителей — кот наплакал. Вам придется расписать эту керамику так, чтобы народ валом повалил.
— А другие варианты есть?
— Есть. Обзор криминальных происшествий за неделю. Сводку из полицейского управления уже доставили.
— Трупов много?
— Один или два.
— Может, я лучше трупами займусь?
— Фотографа возьмите, какой у нас сегодня дежурит, — напутствовал его Большой Бен. — Проследите, чтобы снимки были всем на загляденье. И подробностей побольше! Публика это любит.
Первым делом Андрэ получил причитающуюся ему премию. Не то, чтобы это компенсировало испорченное настроение, да и на особую щедрость начальства он, конечно, не рассчитывал, но это были деньги, и абсолютно точно — не лишние. Потом, сняв копию со сводки происшествий, он нашел фотографа Титуса Фрибеса, спавшего в подсобке в обнимку со штативом.