- А дальше что было?
- Что? Ну, сделали мне операцию. Удалили 5 ребер, но, как говорится, уверенности в полном выздоровлении у врачей не было. Кстати, операцию-то мне делал сам профессор Вишневский. Не знаешь такого? А мазь Вишневского знаешь? Вонючая такая, для заживления ран? Ну вот, он-то ее и изобрел. И операцию он делала, спасибо ему! Почему? А ведь столько крови потерял, да и заражение начиналось. Слава богу, все кончилось хорошо. Правда, только через 9 месяцев.
Кстати, вот за это я и получил орден Отечественной войны 1 степени. И стал полным кавалером этих орденов.
- Странно как-то. По-моему, твой … этот… поступок… вообще тянет на героя!
Отец хитро ухмыльнулся.
- Вообще-то ты прав. Меня сначала действительно представили к званию Героя Советского Союза. НО. Помнишь того солдата, которого я расстреливать повел? Так вот, припомнили мне его политработники. И «зарубили» героя. Потом, правда, хотели представить к Ордену Ленина, а, поскольку никто не мог гарантировать, что я выживу, а этот орден на руки родственникам не выдается, когда орденоносец помер, решили заменить мне его следующим по значимости – Орденом Отечественно войны 1 степени. Так что, на будущее: думай, кого бить или расстреливать. – Отец улыбнулся, - Конечно, героем было бы приятнее. Да, вроде бы и заслужил… Ну, да ладно, я согласен на медаль! – рассмеялся облегченно.
- Ты так долго лежал в госпитале?
- Да, по тем временам это еще и не долго. Ты же помнишь, наверное, что рана у меня еще несколько лет назад сочилась? Помнишь? Ну вот, чистили долго, промывали… Да, что только они со мной не делали! Натерпелся. А лежать надоело! А тут еще такой случай был. После операции. Очнулся я, значит, очухался немного. Потом, естественно, в туалет захотелось. По-маленькому. А мне стыдно сказать, терплю. Хотя, утка под кроватью стоит. Почему стыдно? Да неудобно как-то, я же не один в палате, кругом народу полно, все носятся, бегают. А тут я встал бы и давай дуть в горшок! Нет, я так не могу. Так вот, через какое-то время приходит сестра мерять температуру. Померяла, а у меня больше сорока! Она охает бежит к врачам, ту прибегают, что-то хлопочут, уколы делают, как вы себя чувствуете? Перепугались, конечно, ведь только после операции, мало ли что? Короче, я их попросил, чтобы меня отвели в туалет. Они – ходи в горшок, вставать нельзя, я ни в какую! Тогда, говорю, вообще писать не буду. Кажется, они догадались, отчего у меня температура. Кое-как сводили меня. И – температура прошла! Все облегченно вздохнули, но договорились, что в горшок я не ходок. Только в туалет, под конвоем.
- А когда тебя выписали? И что потом было?
- А выписали меня ровно через 9 месяцев. К тому времени война уже закончилась. Но из наших – только для меня.
- ???
- Так кинули наш полк на Дальний Восток, япошек бить. Забыл? Война-то в Берлине не закончилась. В конце войны, когда победа над немцами уже была всем понятна, японцы, думая, что мы уже не в силах вести войну дальше. Выдохлись. Ну и рыпнулись на нас на Востоке, наступать стали. Мы, конечно, не растерялись, моментально перекинули на Восток крупные силы. Катюши наши, конечно, тоже. Наверное, мне сильно повезло с ранением – все-таки, жив остался. А с японцами много наших погибло. – Отец задумался. – Ну, да что было, то было. Выписали меня, значит, война кончилась. Эх, хорошо! Домой! И я поехал. Только вот радости это не принесло. Жили мы тогда в Нальчике. Добирался я поездом. Ехал как на праздник, а приехал … на похороны. В тот день, когда я должен был приехать домой, отец меня ждал. Я телеграмму дал заранее, чтоб встречали. Дед твой тоже воевал, закончил майором. Больше, конечно, был по хозяйственной части, но война, она не выбирает место. Что передовая, что обоз – нигде не спрячешься. Да, награжден он был тоже орденом красной звезды, как и я. Так вот, готовился он, конечно, ждал. И в это день по дороге к дому остановил машину бортовую, чтоб подвезли до дому. Не стал садиться в кабину, хоть и был немаленьким начальником, взобрался в кузов, там сидели бабы-колхозницы. –Эх, бабоньки, дайте с вами проедусь? Радость у меня сегодня – сын с войны возвращается! Наконец-то дождались! – Садитесь, Антон Мефодиевич, веселее будет! Ну, споры-разговоры, а дрога дальняя. Отец говорит: - Посплю я немного, пока едем. Ну, и прилег в кузове, засопел.
Приехали в город. Его будить – а он не встает. Потрогали лоб – холодный. Вот так он и умер. Молодой еще. Шестидесяти лет не исполнилось.
- Жалко. Очень жалко. И тебя, и деда. И что ты дальше делал? А как бабушка?
- Ну, схоронили мы его. Вон, фотография есть. Да ты ее видел. Я худой? Не то слово, кости да кожа! Во мне пятидесяти кило и не было. Голодно было жить. Ты же знаешь, что тетя Таня – не моя родная мать и не твоя родная бабушка. С родной отец много лет назад развелся. Я и сам ее толком не помню – маленький был. Но помню, что была она статная, красивая казачка. Да вот она на фотографии. Красивая, правда?
- А что ж он тогда с ней развелся?
- Говорят, пила много. А больше отец ничего не объяснял. Да и братец мне приемный достался – Ленька. И выходит так, что они у меня и остались единственные – полуродные люди. Как же я их одних брошу? Ну, вот и стал я жить практически с чужими людьми. А что делать? Ленька маленький был еще, лет семь, тетя Таня где-то подрабатывала, стирала, гладила. Я сначала устроился на какую-то базу. Взяли меня кладовщиком. Я сначала отказывался, да смысл? На работу было устроиться очень трудно, а жить на что-то нужно было. Ну и что я, пацан, 23 года, ничего в жизни не понимал, хотя всю войну прошел? На гражданке жизнь совсем другая. Это тебе не фронт, где все ясно. Ну, и подставили меня на этом складе якобы с недостачей. А я что, лопоухий был, всему верил, доверял, ну вот и попал, как кур в ощип. Короче, приятного было мало. Чуть не посадили. Геройское фронтовое прошлое спасло. А тут еще Ленька учудил. Вызывают меня в школу, хотя учился он не так уж плохо. Прихожу. Учительница стоит вместе с милиционером и протягивает ленькину тетрадь. – Смотрите, говорит, что ваш братик написал. И как нам это понимать? Я читаю, там какой-то диктант про партию, про войну. Короче говоря, этот засранец написал Сталинград , пропустив букву «Р». И получилось: Сталин гад! Ну что мне сказать? Сначала еле смех сдерживал, потом, когда милиционер объяснил мне перспективу такой ошибки, я понял, чем эти шутки пахнут. Конечно, не посадили. Понятное дело, малец просто ошибся. Но попался бы какой-нибудь принципиальный, мне бы несдобровать. Сел бы лет на 10. Тут уж бесполезно кому-то что-то объяснять. Диверсия, враг народа! Короче говоря, всякое было. И голод, и холод, и смех, и слезы. Зато жили мирно, без войны. И вот, однажды, вызывают меня в военкомат. Ну, на предмет годности к военной службе. А какая у меня годность без пяти ребер? Захожу, значит, я в кабинет. Там подполковник такой здоровенный сидит, седой. Я по форме, выглажен, все, как положено, доложил, прибыл старший лейтенант Головко, в запасе… - Какой на хрен в запасе!, прорычал подполковник. – Здоровый боров! Отсиживаешься! Почему не в армии? Какое ранение? На себя посмотри!
Тут я, конечно, не выдержал. Не люблю я, когда на меня орут! Задрал я гимнастерку – на, смотри! Осекся он, конечно, попритих, начал извиняться. В конце концов, нашли мы с ним общий язык, фронтовики, все же оба. Вот и предложил он мне плюнуть на инвалидность и снова - в армию. Конечно, паек, зарплата и все такое. А что? Я не удержался. Ну что я, в самом деле, инвалид, что ли, двигаться не могу? Здоровый, молодой! Вот я и согласился. Хоть бы смогу всех домочадцев обеспечить едой, да одежкой. Так что, предложил он мне ехать на север, Коми АССР, г. Инта, под Воркутой. Кем? Следователем по уголовным делам. Короче, опером. Я же тебе не сказал, что к тому времени я закончил 3 курса юр. факультета, так что, подполковник посчитал, что для начала, этих курсов мне будет вполне достаточно.
- Так вот как ты попал на Север? А я и не знал! А дальше, что дальше?
- А дальше – спать. Завтра расскажу. Отец укрыл меня одеялом до подбородка. – Спокойной ночи!
– Спокойной ночи! В эту ночь мне снилась война, мой дед в кузове полуторки, его гроб и уже под утро, сильнейшая снежная пурга, ночь, занесенные снегом сани, какие-то не то лошади, не то северные олени. Черные деревянные дома на узкой улице. Ба! Так вот где я родился! Вот эта улица, вот этот дом…
Должен сказать, что, видимо, именно этот раздел моего рассказа будет наиболее неинформативным, что ли. Дело в том, что ни отец, ни мать не любили говорить об этом периоде их жизни. Думаю, это и естественно, поскольку период этот был между 1947 и 1960 годами. Не самое демократичное время для откровений…