— Как вам не стыдно, — спросил я, — рассказывать такое совершенно незнакомому человеку? И как вам удалось так точно прицелиться в этой кромешной тьме?
— Однажды Хуи По поручил мне перевести «Дзен и Искусство контроля мочеиспускания» на датский. Боюсь, часть величия и глубины этого труда пропала.
— Кстати, что тот ученик делал с обнаженными яичками?
— Я бы предпочел не говорить.
— И таким образом вы поступаете со всеми, кто задает вам простой вопрос? — поинтересовался я, вовсе не успокоенный мыслью о том, что секретарь Хуи По ответил мне гораздо мягче, чем сделал бы это сам Учитель.
— Ваш вопрос вовсе не так прост, и вы должны это знать, даже проведя в вашем монастыре всего один год.
Но — нет, не всегда, нет. Пожалуйста, позвольте мне извиниться.
И тут, к моему величайшему изумлению, я почувствовал, как кто-то целует меня прямо в губы. Это, без сомнения, был мужчина — поскольку в его поцелуе ощущалась похотливая настойчивость, сдерживаемый хищный голод, какого не найдешь у женщины, а тем более у леди. Кроме того, его лицо шершавилось грубой щетиной.
— Да как вы смеете! — воскликнул я и отпрянул назад, размахивая в темноте кулаком.
— Татхата.
Теперь его рука проникла под мою рубашку, и нежные кончики пальцев ласкали мой левый сосок, трепеща, поглаживая, пощипывая.
— Что, черт побери, вы творите?!
Уже две руки, пальцы бегают, точно лапки целеустремленных пауков.
— Не шевелитесь! — крикнул я.
Не обращая на мои протесты ни малейшего внимания, этот извращенец бросился на меня, и я оказался опрокинут на сиденье. Я вырывался и бился, но противник был сильнее и с легкостью взял верх. Тяжесть его тела вышибла из меня дух.
— Убирайся! Убирайся, не то я позову кондуктора!
Слова потонули в страстных поцелуях. Его руки разорвали мою рубашку, и его грудь, очень мускулистая и волосатая, прижалась к моей. Я почувствовал быстрые удары его сердца.
— Помогите! — закричал я, но темнота поглотила мой крик.
Он раздвинул мои ноги.
— О, нет, пожалуйста, только не это…
— Но почему? — прошептал мне в ухо низкий, источающий похоть голос.
— Потому что мне это не нравится…
И в это же мгновение, к моему удивлению, отвратительная атака прекратилась.
— Надо было сказать об этом раньше, — произнес голос. — Я счел, что вы привычны к такого рода вещам.
— Что?
Выпрямившись на сидении, я начал застегивать пуговицы и расправлять воротничок рубашки.
— В конце концов, такой исключительно симпатичный молодой человек, как вы, должен постоянно привлекать сексуальное внимание, желаемое или нет.
— Да как у вас язык поворачивается говорить такие вещи?!
— Что вы исключительно симпатичный?
— Нет, я не это имел в виду. И вообще, откуда вы знаете, как я выгляжу? Не хотите же вы сказать, что можете видеть меня, даже в этой ужасной темноте?
— О да, — ответил голос. — И вполне четко.
Внезапно поезд дернулся, заскрипел, снова дернулся и возобновил движение. Включился свет. Я быстро вытер лицо.
— О, так вы проснулись! Похоже, вы задремали над вашим filet de boeuf roti Villette. С другой стороны, вы, быть может, медитировали. Я боялся, что вы случайно попадете себе вилкой в глаз, и думал вас разбудить, но не хотел навязываться.
Я уставился на сидящего передо мной человека — маленького, дряхлого старичка с роскошной белой бородой. Его выдающийся нос украшало старомодное пенсне. Да и сам он казался каким-то старомодным, принадлежащим другому миру, даже вышедшим из употребления.
— Вы — злодей! — воскликнул я, с трудом пытаясь контролировать свой гнев. — Животное! Зачем вы таким образом набросились на меня?
Казалось, старый джентльмен искренне смущен. Он несколько раз моргнул, потом покачал головой и спросил:
— Каким образом?
— Вы прекрасно понимаете, каким!
— Дорогой сэр, уверяю вас…
— Таким — сексуальным образом!
— Ach, nein!
— Вы сексуально домогались меня, не отпирайтесь! И у вас хватает наглости отрицать это?
— Мне восемьдесят четыре года, — ответил он. — И как вы считаете, возможно ли, даже если бы у меня было такое намерение — а его у меня, несомненно, нет — чтобы мне удалось с целью сексуальных домогательств напасть на человека, который столь молод, что годится мне во внуки?
Я, точно рыба, открыл и закрыл рот. Я не мог ясно мыслить. Я запутался. Конечно же, я сразу понял, что старый джентльмен, безусловно, говорит правду, но ведь кто-то — пропади все пропадом! — напал на меня, и в этом я не сомневался. А в вагоне-ресторане нас было только двое. И кто ещё это мог быть? С другой стороны, мой противник казался молодым, сильным и мускулистым, а сидящий напротив древний джентльмен сморщился и усох.