Уже темнеет, когда Соня выходит на лодочную станцию, огороженную проволочным забором, где лежат штабелями неплавоспособные лодки, перев?рнутые днищами вверх, и где обитают одичавшие собаки вместе с бывшим сторожем лодочной станции Григорием, давно уволенным от нехватки денег на зарплату, но продолжающим существовать на территории станции от отсутствия какой-либо альтернативы. Первое время жадные хозяева наняли было другого сторожа за вдвое меньшую плату, и Григорий боролся с пришельцем, ударяя по ночам в пустые канистры из-под моторного топлива и завывая наподобие большой подводной птицы. Пришелец был очень молод и боялся издаваемого Григорием воя, но не уходил, а только пил водку, запираясь в сторожке на засов и спускал собак. Ув?л его не страх, а нужда, потому что и ему денег платить было неоткуда. Станцию закрыли на замок, и Григорий стал жить на ней спокойно, хотя и без платы, ловя в реке рыбу и побираясь по соседним пос?лкам на хлеб. Одежда его почти истлела, тело высохло, глаза впали, и Григорий приобр?л такой вид, что забредший в паскудное место человек из монашеских шатунов принял его за нового подвижника и какое-то время жил с ним в сторожке, внимая горланным крикам Григория и преданно кормя учителя пирогами с горохом. Но с наступлением холодов монах не вынес тяготы станционного существования и исчез, оставив под лавкой грязный носок и худую книжицу с заповедями неизвестных святых.
К тому дню, когда Соня постучалась в ворота станции, Григорий уже неделю ничего не ел и в еде больше не нуждался. Не нуждался он и в движении, сидя в т?мной каморке станции на ободранном кресле и ожидая прихода смерти. Смерть Григорий расценивал как обычное продолжение жизни, но такое, где ни еды ни питья человеку больше не надо, так что он свободно может встать и пойти по ветрящимся осенним дорогам вдаль, обходить свет. Для долгой ходьбы Григорий изготовил себе уже палку, потому что ноги сами могли не пойти, и теперь внимательно вслушивался в происходящее, не доверяя ослабевшему зрению, чтобы сразу определить наступление смерти и не мучиться больше глупым ожиданием.
Увидев Соню, Григорий сразу понимает, что это пришла святая девочка Прасковья Пальчикова, которая ходит повсюду пешком и выставляет себя скотским людям на поругание, пытаясь устыдить их своей чистотой. Она рождена из земли и отец е? - Бог, представляющийся Григорию большим стыдливым мужиком с немытой бородой, узловатыми ступнями и бездонным взглядом больших ясных глаз. Григорий знает, что Бог пь?т водку, заедая е? квашеной капустой и хлебом, а больше ничего не ест по своей природной простоте. Когда же люди поступают по-скотски, Бог стыдится и вздыхает, старательно думая большой лохматой головой, как поправить дело.
Григорий радуется приходу Сони и решает не пускать е? на станцию, дабы постыдится своей отшельнической ч?рствости. Девочка, наверное, голодна и продрогла, кожа е? так тонка, что просвечивают кровеносные сосуды. В слабой надежде, что жалостливый человек пустит погреться и даст немного еды, она стучит заиндевевшим кулачком в ржавые ворота. Григорий смотрит на не? через окошко, сильно стыдясь, и чистота Параскевы, брошенной Отцом в бесчеловечный холодный мир, умиляет его до тихого молитвенного бормотания.
Не достучавшись, Соня уходит. Григорий слышит, как задевают землю е? маленькие босые ступни. Бладженный божий стыд наполняет Григория и из глаза его скатывается скупая слеза. В то же мгновение дверь сторожки отворяется и входит Соня, аккуратно отирая ноги о порог. Затворив дверь, она садится на лавку напротив Григория, сложив на коленках зам?рзшие руки. Сторож крестится, дивясь святой силе, не допускающей его остаться при малом стыде.
- Нет ли у вас, дяденька, лодки? - спрашивает Соня, глядя на пальцы своих рук. Григорий не отвечает ей, умильно разглядывая лицо Сони и отысивая в н?м признаки скотского поругания. В светлых волосах Сони застряла земля, на ноздре царапина, курточка испачкана гнилой травой и песком. От всего этого Григорий повторно крестится.
- Мне на тот берег надо, - говорит Соня.
Григорий охает и снова крестится, потому что знает, что на том берегу девочку будут ещ? больше мучать, а потом и совсем убьют. Там, на лесном холме, недоступном тяж?лым ноябрьским туманам, стоит заброшенная церковь, откуда дьявольское зверство царствует над безжизненными полями. Если б не река, текущая из святой подземной купели, нечисть давно бы уже пришла и сожрала Григория, не брезгуя ж?сткостью присохшего к костям старческого мяса. Две деревни, находящиеся на том берегу выше по течению, полностью опоганились. Григорий не раз видел, как возле церкви горят костры и слышал заунывное сатанинское пение, а однажды приметил на песчаной косе женщину в ч?рном, мывшую в ледяной реке своего странно молчащего младенца.
- Повез?те меня на тот берег? - Соня поднимает на Григория свои чистые глаза, полные неземной скорби.
Лодочник вста?т и ид?т к двери, отирая прозрачные от многодневного недоедания сл?зы. Наивная жертвенность божьей дочки отнимает у него силы. Он понимает, что даже жалость неуместна при исполнении предреш?нного Богом дела. Тяжело стаскивая в воду старую лодку, Григорий молится, призна?тся кошкоглазому небесному мужику, что его совершенно проняло, и решает пойти в поисках спасения по дальним монастырям, не дожидаясь для этого смерти.
Раз за разом поднимая окаменевшие в?сла, Григорий вез?т Соню на истязание. Она сидит тихо, вс? так же сложив руки на коленках, и глядит в воду. Раз она даже по-детски улыбается, отчего Григорий хочет повернуть назад, но, стиснув зубы, не покоряется слабости и продолжает сво? тяж?лое иудино дело, вслушиваясь в дыхание предназначенной на страшную муку девочки.
Когда нос лодки ударяется в песок, Григорий застывает в неподвижности, глядя в холодное безжалостное пространство. Соня выбирается из лодки на обезображенную гибелью траву.
- Помоги тебе Бог, девочка, - крестясь и теряя существенные сл?зы говорит Григорий.