Я рванулся к воротам, якобы для того, чтобы ударить по мячу на отскоке, и спросил у Безымянного, что за фигню он вытворяет.
– Ты же сказал, что подашь знак, когда вы соберетесь забивать, – обиженно сказал он, отчего у меня возникло дикое желание влепить ему в лоб.
Реакция зрителей, однако, отчасти компенсировала разочарование по поводу не забитого гола, на трибунах даже захлопали.
– В следующий раз, когда я буду бить по воротам, лучше сразу катись с дороги, блин! – предупредил я Безымянного. – Иначе нам придется срочно искать три сотни фунтов.
Трамвай потрусил через поле, чтобы выполнить угловой, а мы ввосьмером столпились в штрафной, и когда он ударил я развернулся по траектории мяча и саданул по нему изо всех сил. Мяч влетел в перекладину, как снаряд, и отскочил в поле. Трамвай побежал за ним и уже собрался отбить, но допустил досадный промах, и мяч срикошетил от его голени.
С рикошета он попал прямо в ноги Четырехглазому, который сразу шарахнулся в сторону, пропуская мяч в соответствии с нашим первоначальным планом.
– Нет! НЕЕТ! Держи его, держи! ДЕРЖИ! – заорал я, отчего Четырехглазый заметался, будто заяц перед паровым катком.
Мяч медленно перекатился через линию ворот, прежде чем наш мистер Торопыга успел подставить бутсу. Фодерингштайн тут же дал свисток и объявил счет: один – ноль.
– Черт. Ну и что теперь? – обратился ко мне Свеча с перекошенной от ужаса физиономией.
– Радуйтесь, кретины, вы же только что забили гол, вашу мать! – фыркнул я, и все пятеро бросились обниматься с от чаянием юных педиков, которые в разгар первой в жизни гомосексуальной оргии вдруг задумались о собственной греховности.
– Не надо больше так делать, – процедил я сквозь зубы.
Я отнес мяч на середину поля и, по свистку Фодерингштайна, сделал передачу Трамваю, который отдал вялый пас назад Бочке.
– В другую сторону, придурок! – заорал я. – Не туда, вперед!
– Ну и команда, – послышалось с трибуны.
Бочка метнул на меня злобный взгляд и вдруг помчался к нашим воротам.
Как я и говорил, у меня были все основания сомневаться насчет Бочки. Он одним из последних поддержал идею подставного матча и согласился играть (или не играть, как могло оказаться) только после того, как Шарлей всех достал своей подготовкой. Теперь же, в отсутствие Шарпея, Бочка вел себя беспокойно, точь-в-точь как человек, который собирается мне нагадить. Я понял, что если это случится, нам всем крышка.
– Какого хрена ты делаешь? – заорал Трамвай.
Бочка быстро приближался к воротам.
Восемь оставшихся игроков рванули за ним выкрикивая всевозможные угрозы и уповая на Четырехглазого, но нас разделяла почти половина поля, а Бочка вел мяч, точно жирный, довольный собой Пеле. Он непременно закончил бы свое черное дело, если бы не Неандарталец, который внезапно выбежал на поле из-за боковой и со всей силы двинул Бочке в челюсть.
Толпа взорвалась от возмущения. Мамашам пришлось держать папаш, чтобы они не набросились на Неандертальца. Тот, однако, развернулся, пожал плечами и сдернул с поля прежде, чем кто-либо успел сгрести его за шкирку.
Секундой позже Валет ворвался в штрафную и завладел мячом. Увы, Бочка сбил противника на землю и руками бросил мяч в ворота.
Четырехглазый, к своей чести, поймал мяч, но все это уже не имело значения, потому что Фодерингштайн свистком зафиксировал нарушение правил и под оглушительные крики толпы указал на одиннадцати метровую отметку.
– Что такое? В чем дело? – спросил я.
– Пенальти, – коротко бросил он.
Котлета быстро схватил мяч и установил его на отметке.
– Двигайся влево, влево, – одними губами скомандовал он Четырехглазому.
Наш голкипер сдвинулся влево, Котлета тоже. К несчастью, оба мозговых донора подвинулись каждый в свою левую сторону, и когда второй мяч влетел в ворота команды «Д», команда «А» взвыла от ужаса.
– Матерь божья! – только и вымолвил Свеча.
Фодерингштайн дал свисток и показал на центр поля.
– Эй, по-моему, мы в большой заднице! – воскликнул Биг-Мак.
– Послушай, вы тоже должны пропустить мяч с пенальти, – сказал я ему и велел сбить меня с ног, как только я окажусь в их штрафной.
– А ты, урод недоделанный, что вытворяешь? – накинулся я на Бочку.
– Не называй меня недоделанным уродом перед родителями, – огрызнулся он и порысил на свою позицию.
Признаков раскаяния Бочка не проявлял, и я понял: этого гада и близко нельзя подпускать к мячу.
Мы вновь начали с центра поля, Трамвай нарочно столкнулся с Бочкой, чтобы отвлечь его, а я тем временем провел мяч во вратарскую площадку соперников и подал знак Биг-Маку. Тот сбил меня подкатом сзади и отобрал мяч. Взгляды всех присутствующих обратились на судью, но Фодерингш-тайн жестами показал, что нарушение было подстроено.
Трибуны взорвались. Уж не знаю, что их возмутило больше – решение судьи или мое театральное падение.
Из отведенных пятнадцати минут у нас осталось меньше двух, а блестящих идей ни у кого не было.
– Думайте, чуваки! Надо срочно что-то придумать! – сказал я товарищам по команде.
Биг-Мак решил пойти напролом.
– Пасуй назад!—вдруг заорал он, и, получив мяч, сильным ударом отправил его в собственные ворота. Биг-Мак схватился за голову, будто бы осознавая собственную ошибку, однако трибуны не проглотили это трюк и выразили свое неодобрение оглушительным ревом.
Я вылез из грязи и поплелся к центру поля, чтобы разыграть мяч. Через десять секунд я опять валялся на заднице в чужой штрафной, но на этот раз изобразил все достаточно убедительно и заработал-таки пенальти.
– Слава тебе господи, – пробормотал я себе под нос, заслышав свисток судьи.
– Я пробью, я! – настаивал Бочка.
Обе команды отогнали его прочь, и я оказался один на один с Безымянным.
– Куда будешь бить? – спросил он.
– В центр, чтоб уж наверняка. Просто уберись, на хрен, в любую сторону и не забудь подогнуть свои чертовы ноги.
Я молча помолился и отошел на несколько шагов. Мне очень не хотелось промазать; с другой стороны, я был не настолько профессиональным игроком, чтобы точно послать мяч в нужное место на высокой скорости, поэтому я подошел к одиннадцатиметровой отметки практически шагом и аккуратно, ребром стопы отправил мяч в середину ворот.
Увы, удар получился не сильнее, чем щелчок одуванчиком по коровьему заду, и потому действия Безымянного волновали меня в тот момент меньше всего (спасти ворота в данном случае мог бы даже последний идиот). Затаив дыхание, я следил за мячом, который медленно перекатился через линию ворот и замер. За несколько секунд до окончания тайма счет сравнялся.
– Два-два! – объявил Фодерингштайн под неистовые крики с трибун: «Обман! Подстава!» и указал на среднюю линию.
– Смотрите, не облажайтесь, – шепнул я Свече, принял мяч после начального удара команды «А», провел его мимо трех статуй в футбольных трусах и при помощи Безымянного, который обреченно нырнул вбок, забил третий гол. Аллилуйя, черт возьми! Наконец-то мы повели в счете.
Помешать мне пытался только Бочка, но Биг-Мак вовремя нейтрализовал его мощным пинком, и, услышав финальный свисток, мы с Крысой, Трамваем, Четырехглазым и командой «А» в полном составе бурно выразили свою радость.
– Да они все договорились между собой! – заорал чей-то взбешенный папаша, а с полдюжины других родителей направились к машинам.
– В финале будут играть команды «Б» и «Д». Матч начнется ровно через десять минут.
За десять минут мы смогли немного отдышаться, а зрители – успокоиться, хотя договориться с командой «Б» насчет дальнейших планов мы, конечно, не успели. Надо опять действовать по обстоятельствам, решил я.