– Я же вижу, – продолжил незнакомец. – И твою переменчивую натуру, и мятущийся дух, и слияние пяти стихий, и даже растерянность по поводу происходящего.
– Конечно, – проворчала я. – Не будешь тут растерянной, когда вообще ничего не понятно.
– Да что непонятного? – вспылил Страж, вызвав недоумённый возглас у мрачного типа. – Жертвуешь ты всеми своими стихиями, чтобы освободить тринадцать отступников или посылаешь нас к чертям собачьим?
Пожертвовать? Это сейчас так называется? Да я ещё и приплатить готова тому, кто избавит меня от этого мучительного «дара». Не раздумывая ни секунды, я облегченно выдохнула:
– Ох, разорви меня дракон! Я уже испугалась было... Да забирайте!
Страж громко вздохнул, а остроконечный капюшон пополз за спину, открывая лицо таинственного мужика.
– У меня они уже вот где! – Я стукнула ребром ладони по шее, обозначая степень своей усталости. – Только можно побыстрее, а? А то у меня там муж волнуется. Наверное.
– Даже так?
Незнакомец удивлённо приподнял брови, протянув руку, ухватился за мой подбородок и заглянул мне в глаза, видимо, выискивая в них какой-то тайный умысел.
– И даже награды не попросишь?
Награды? Да как же вы не понимаете, что спокойная жизнь без Тёмного трона, без Светлой короны, без заговоров, без тайн, без интриг и всего остального – это уже награда. Даже немного больше. Это... я же даже мечтать о таком не могла!
Награда…
Я мельком глянула на Стража, вспомнив, как он сказал, что поблагодарить я его потом успею, и протянула к нему руку в признательном жесте.
– Потом, – прошептал он одними губами и обернулся к незнакомцу. – Судья, ваше слово.
Тот пожал плечами и промолвил:
– Ступайте.
А после этого невидимые ледяные пальцы сжались на моём сердце и потянули из него золотые звенящие болью нити. Почему меня не предупредили, что будет так больно? Почему никто не упомянул о выкручивании суставов и обжигающей кожу агонии? Отчего я не знала, что смерть – это музыка, ревущая ветром в ушах?
Я тонула, я горела в пламени, задыхалась и замерзала, пока чьи-то руки не выхватили меня из этого сумасшествия, возвращая к жизни своей силой и нежностью.
– Терпи, девочка! – настаивал глухой голос. – Это только умирать легко, а жить очень больно. Терпи. Ещё немного осталось.
А затем очередная вспышка. И судорогами сводит ступни. Я скрежещу зубами от боли так сильно, что они, кажется, крошатся.
– ...чуть-чуть. И будет хорошо и спокойно. Надо только выдержать...
Мороз чередуется с жарой. Я то плавлюсь свечой, то превращаюсь в сосульку. И всему этому не видно конца.
– Я знаю, больно... Должно быть больно, когда душа обнажается. Но ты сильная, ты...
Голоса меняются. Остается только боль и сильные руки, не выпускающие меня из объятий ни на секунду.
Все длилось до бесконечности долго, а потом вдруг закончилось, лопнуло, словно мыльный пузырь, брызнув мне в лицо липкой горьковатой жидкостью. Я закашлялась и открыла глаза.
Я думаю, какое-то время я не то чтобы не понимала, где я, мне кажется, я даже не знала, как меня зовут. Я просто лежала там, где лежала, и прислушивалась к себе, к тишине внутри и к отсутствию боли. И лишь спустя время я спустила с кровати ноги и огляделась по сторонам.
Пахло лавандой и воском. Откуда-то издалека доносился чей-то смех. Чтобы как-то определиться со своим местоположением, я подошла к окну. Откровенно говоря, я до ужаса боялась сделать первый шаг, мне казалось, что стоит мне только встать на ноги или совершить любое другое движение, как затаившаяся боль вернётся.
Но я без труда прошла три метра, отделявшие мою кровать от подоконника, и в моем самочувствии ничего не изменилось. Ну, если не считать того, что я стала себя ощущать немного увереннее.
За стеклом была главная площадь Школы. Это порадовало. Школа утопала в золотой осени. И это напрягло. Сколько времени я провела в призрачном лесу? Потому что я точно помню: в тот день, когда Аврорка приглашала меня на свой девичник, все деревья на главной площади шелестели зеленой листвой.