Я пошевелила пальцами, раздумывая над тем, стоит ли мне проверить, как там поживают мои стихии, но решила не рисковать. Вместо этого я распахнула створки, впуская в комнату вязкий осенний воздух, который я и поспешила вдохнуть полной грудью.
Дверь отворилась неслышно. Ну, по крайней мере, я не слышала, как она открывалась. Заметить же тот факт, что я больше не одна в комнате, мне помог звук поспешных шагов и громкий выдох.
Алекс обнял меня стремительно.
– Ты вернулась, – выдохнул он.
Я кивнула, хотя он не спрашивал, откинулась назад, чувствуя себя как никогда спокойно в кольце его рук, и незнакомым сиплым голосом произнесла:
– Кажется, я освободила мрачных демонов Пограничья.
– Я знаю. – Алекс прижался губами к моей шее. – Я люблю тебя.
Я едва не расплакалась, честное слово, попыталась вырваться из его объятий, чтобы обнять самой, но он не позволил. Он только крепче сжал меня и спросил:
– Как ты себя чувствуешь?
Я задумалась, прежде чем ответить.
– Странно... Легко. И хорошо, потому что ничего не болит.
Ещё один невесомый поцелуй в плечо, а следом за ним безапелляционное требование:
– Скажи, что любишь!
Я замерла, не веря своим ушам.
– А ты сомневаешься?
– Скажи!
Я всё-таки изловчилась извернуться так, чтобы заглянуть мужу в лицо. Он выглядел несчастным, измученным и, наверное, немного запутавшимся.
– Я люблю тебя, – заверила я. – И я не понимаю, мне обижаться или пугаться.
Судя по всему, я довольно длительное время была больна. И что я слышу, придя в себя? Какие-то непонятные подозрения? Алекс смотрел мне в глаза некоторое время, тихо и внимательно, а потом моргнул и опустил взгляд на мои губы.
– Не бросай меня больше.
– Да я же...
Он без слов подхватил меня на руки и, ничего не объясняя, понес к двери.
– Алекс!
– Прости, не могу здесь больше. Ненавижу эту комнату. Знаешь, сколько дней я просидел здесь, думая, что ты никогда...
Он сглотнул и отвел глаза, а я едва слышно прошептала:
– Сколько?
***
Первая ночь прошла почти спокойно, если не считать того, что никому не удалось Юлку разбудить. Это была последняя возможность выспаться, а Алекс упустил её, любуясь веснушками и розовыми губами, прислушиваясь к ровному дыханию и глупо надеясь на то, что утром она придет в себя.
Утром начался кошмар, который, не прекращаясь ни на секунду, длился почти тринадцать суток. Тринадцать дней непрерывных болезненных стонов и рвущих душу криков. А он мог лишь беспомощно согревать ледяные руки, массировать ступни, которые выкручивало страшными судорогами и менять компрессы в моменты жара.
Александр Волчок-старший появился на исходе первого дня, мрачно выслушал сумбурный рассказ, велел не отходить от дочери ни на шаг и заперся в кабинете с ректором Ясневским. Они обсуждали что-то несколько часов, а потом исчезли оба в неизвестном направлении.
Правда, Волчок-старший очень быстро нашёлся во дворце. Ну правильно, как ему отлучиться от двора надолго... Тем более сейчас...
Зато его жена появилась с приходом второй ночи и изводила своим скорбным видом и не терпящими возражений приказами почти двое суток.
На четвертое утро её силой увёз домой старший сын, а на посту у Юлкиной постели Элеонору сменила бабушка.
Та еще ведьма...
Волчки менялись, а Александр оставался. И чувствовал себя он рядом с ними как никогда одиноким и беспомощным.
Спал ли он в эти две недели? Бывало, забывался, проваливаясь в липкий кошмар. Пробовал достучаться до любимой во сне, но не чувствовал её.
К обеду одиннадцатого дня, когда наступило очередное затишье перед бурей, Александр не выдержал. Он расплакался и, зарывшись лицом в пахнущие зимней свежестью волосы, умолял вернуться, требовал чего-то, жаловался, клялся и даже угрожал. Но всё напрасно.
А вечером вернулся отец, уставший и постаревший лет на сто или двести.
– Тебя ждут в Пограничье, – сообщил он и прикоснулся к спине сына. – Обещаю, я буду с ней, пока ты не вернёшься.