И не ошиблась впредположениях.
Неспокойная выдалась ночка, грустная, пьяная и музыкальная, по крайней мере, у меня с Авроркой. Мы с ней закрылись в моей осиротевшей без Алекса комнате и пили вишнёвку, а через открытое по случаю неожиданного бабьего лета окно доносился магически усиленный голос:
– Вот ты, вот я –
В прошлом дружная семья.
Все, что было, вдруг уплыло –
Вот и вся история.
После первого исполнения песни народ высыпал в Школьный двор, ожидая явления директора Ясневского или, на худой конец, ночного коменданта. Но ни того, ни другого видно не было. У флагштока на минуту появился капитан да Ханкар, вздохнул тяжко, посмотрел на звёздное небо и, сопровождаемый припевом из пельменного хора, вернулся к себе, даже не велев рекрутам разойтись по казармам.
А над Школой Добра до утра звучало рвущее мою душу на части:
– Ты пойдешь налево,
А может быть, пойдешь направо.
Ты ведь королева,
Ты имеешь право
На любой ход.
Дней десять школьники и школьницы сплетничали только на одну тему: что это было и кто виноват. А потом всё забылось, и потекла спокойная студенческая жизнь, насколько она может быть спокойной, конечно.
Алекс неделями пропадал в Пограничье, взяв на себя все обязанности по общей работе на время нашего доучивания и окончательного взросления. До которого, как показала ночь Разделения миров, лично мне – как пешком до луны.
История одной объяснительной, написанной Юлианой Волчок по факту нарушения правил проживания в общежитии
Празднование Разделения миров для меня началось с обидных слёз, потому что накануне вечером Алекс заявил, что этот праздник мне придется отмечать без него, ибо, видите ли, в такую опасную для Пограничья ночь хотя бы один Страж должен находиться в гарнизоне.
– Тогда я приеду к тебе! – предложила я, все ещё не веря, что останусь в одиночестве в ночь вселенского потопа в Школе Добра и всеобщей радости в обоих из миров.
– Юл. – Алекс хмурился на меня из зеркала. – Ну, не дуйся! Мы же тысячу раз уже говорили об этом. Здесь ничего не готово. Здесь холодно. В конце концов, здесь сейчас просто опасно.
– Между прочим, это и моя работа тоже, – попробовала зайти с другой стороны я.
– Не сочиняй! – отрезал муж и раздражённо дёрнул бровью, а потом поспешил добавить ласковым голосом:
– Солнышко! У нас будут сотни праздников, успеем еще напраздноваться.
Но поздно. Я обиделась. Простились холодно, и я полночи уснуть не могла, вертелась и злилась на всех на свете и на себя в том числе.
А утром мною единолично было принято решение: несмотря на категорический запрет мужа – на запрет дирекции уже давно никто не обращал внимания – в обязательном порядке принять участие в водяной войне.
Сандро помешал мне на первом курсе.
Мое физическое отсутствие в Школе во время праздника – на втором.
И уж запрет Темнейшества, на которое я вообще обиделась, не остановит меня на третьем.
К тому же у меня медиум!
В самый разгар веселья, когда мы мокрые и запыхавшиеся удирали из ботанического крыла, неразумно прихватив с собой орудие преступления в виде пустого ядовито-розового ведра, в коридоре, хмурый и бледный, появился Евпсихий Гадович.
– Капец! – простонала Аврорка. – Опять отработку назначит.
Меня же искренне волновало совсем другое. Во-первых, было стыдно перед домовым. А во-вторых, становилось тоскливо от мысли, что Алексу доложат о моем участии в празднике.
Евпсихий Гадович смерил нас грустным взглядом, с минуту рассматривал лужицу, которая моментально натекла с наших юбок на пол, и вздохнул.
– В мой кабинет!
В просторном кабинете ночного коменданта было тепло и сухо, а паркетный пол радовал отсутствием ковра.
– Садитесь за стол, пишите объяснительные.
– А что тут объяснять, и так же всё понятно... – Аврорка с мрачным видом поставила ведро на пол и села на краешек предложенного стула.
– Пишите! – Домовой подтолкнул к нам стопку бумаги,а также подставку с перьями и карандашами.