– Вениамин, – в голосе главы Школы Добра послышались ласковые нотки. – Просто назови имя.
Веник вздохнул.
– И я клянусь освободить тебя от госов.
На этот раз вздохнул весь зал.
– Все госы автоматом, Вениамин. Ты меня хорошо слышишь?
Веник набрал полную грудь воздуха, и я зажмурилась.
– А давайте она сама разберется, Вельзевул Аззариэлевич, а?
От такой наглости ректор растерялся, даже как-то сдулся немного. Осуждающе посмотрел на нашего старосту.
– Смерти вы моей хотите, – махнул на нас рукой Вельзевул Аззариэлевич и вышел вон из зала.
– А что у вас случилось-то, а? – ткнула меня в спину Ласточка, когда дверь за ректором закрылась.
– Понятия не имею, – отмахнулась я, стараясь не смотреть на Веника и боковым зрением замечая, что у левого выхода, нервно переминаясь с ноги на ногу, топчется соучастница моего преступления. – Извини, меня там ждут.
Я вежливо улыбнулась и, с трудом удерживаясь от того, чтобы перейти на бег, направилась к Сонье.
– Я только что видела ЕГО в Школе, – прошипела она и сделала большие глаза. – Он нас убьёт.
– Не убьёт, – я поспешила успокоить подругу, схватила ее за локоток и уволокла подальше от общего зала, где к нашему разговору уже начали прислушиваться.
– Тебя – нет! – Волчица безрадостно кивнула и посмотрела на меня исподлобья. – Он к тебе уже сколько лет дышит неровно?
Я закатила глаза:
– Не начинай, прошу!
– А может, он нас не заметил? – Сонья посмотрела на меня просительно, словно это от меня зависело, заметил нас Павлик или нет.
– Сомневаюсь… Ты же знаешь, у него глаза на затылке.
– Ох-х-х-х…
Действительно, ох. А ведь всё так хорошо, я бы даже сказала, героически, начиналось.
Дело было в пятницу. В последний рабочий день последней в моей жизни летней практики. Сонька, не в первый уже раз, между прочим, напросилась со мной. И я не могу сказать, что я не понимала причин её желания поработать бесплатно моей девочкой на побегушках. Понятное дело, практику мы проходили не где-нибудь, а в замке графа Д… Того самого легендарного графа, чьим именем уже не одно столетие крестьянки пугают расшалившихся детей.
Солнце ползло к горизонту, а мы все ещё загорали на крыше самой высокой башни замка, не имея в себе ни сил, ни желания встать на ноги и спуститься на бренную землю.
– Жаркое в этом году лето, – разомлевшим голосом в сотый раз напомнила Сонька.
– Угу…
– Жалко, что закончилось уже…
– Угу…
– Если он не разрешит мне жить в общежитии, я его брошу, клянусь!
С момента своего поступления в Школу Добра и по сей день моя подруга говорила только на одну тему: что она сделает, если её приемный отец всё-таки пойдет на принцип и не разрешит ей жить в зоологическом крыле общежития.
Я в сто пятидесятый раз открыла рот, чтобы напомнить ей о том, что все студенты равны, что правила написаны одни на всех, но в распахнутом люке башни появилась кудрявая голова, и наш междусобойчик пополнился ещё одним лицом женского полу: дочерью зловещего графа Д.
Дочь рыдала. У неё зуб на зуб не попадал, она размазывала по розовым щёчкам слёзы алмазной чистоты и алмазного же размера и совершенно ничего вразумительного не могла произнести.
Девчонке было лет двенадцать-тринадцать, и Сонья, увидев её несчастные глаза, встала в стойку. После пятнадцати минут уговоров и просьб нам удалось выяснить следующее: граф Д. фактически оказался именно такой сволочью, какой казался. По словам маленькой Иры, он решил продать сластолюбивым извращенцам свою собственную дочь. И завтра днём, когда лишние свидетели его непотребств, то есть мы с Сонькой, отбудут из замка, простившись с его обитателями навеки, случится страшное: аукцион, в котором главным лотом будет выступать маленькая невинная девственница Ира.
– Участники уже сегодня съезжаться начнут...
Сонья подняла на меня наполненные рыдающей зеленью глаза и прошептала:
– Юл, сделай что-нибудь!
Что я могла? Маг я была самый посредственный, стихиями, в отличии от остальных Стражей, почти не владела. Ну правда, что толку от стихии времени, если будущее мне всё равно не даётся и все мои предсказания либо сбываются с точностью до наоборот, либо носят настолько странный и метафоричный характер, что понять сам факт пророчества можно только после того, как оно уже сбылось.