Когда именно всё пошло не так? Когда пан Ясневский позволил себе расслабиться – увидев тёмного королевского мага в неглиже? Или ещё раньше, когда недостаточно внятно велел своим студентам сидеть по комнатам и не высовываться? Ох, надо было под страхом отчисления вообще запретить выходить в общий двор! Тогда Ифигения Сафская воздушной радужной птичкой не выпорхнула бы неизвестно откуда и не бросилась бы к Сандро Волчку за автографом, полностью загораживая обзор его отцу.
Альфред Ботинки с криком:
– Куда, дура!? – не выскочил бы, как дракончик из табакерки – под землёй он прятался, что ли? – и не рванул бы к девушке, перекрывая, в свою очередь, обзор своему директору.
Ничего бы этого не было.
Ректор Ясневский скривился, не в силах совладать с досадой, и тряхнул головой.
Пойди теперь выясни, кто из этих двоих состоит в сговоре с Лиросиком. Или оба?
Ох, мягок ты стал, Вель. Мягок, доверчив и стар. Да и незаживающая рана единственной любви так некстати воспалилась в последние дни. Вышло твоё время, Ясневский, разнежился на своей должности, ещё как!
Вот и Юлкиного пельменя таскаешь всюду с собой. Коробочку ему сделал своими руками... именную... с суточным поглотителем звука. Старый дурак! Сделать-то сделал, а про то, что её регулярно заряжать надо – забыл. Склеротик.
Жестом многих прошлых и сотен будущих Ясневских отбросил с глаз чёрную с серебряными прядями чёлку, отбрасывая вместе с нею и неприятные мысли.
Нет, Вельзевул Аззариэлевич не расстроился из-за нескольких минут своего позора. Не до того было: он не мог оторвать взгляда от пульсирующей довольством ауры айвэ Лиара. Что вызвало эту бурную радость? Понятно же, даже если в зал примчатся ещё две сотни тёмных, они не смогут совладать с присутствующими тремя магами.
– Х-ха О а С-сада! – выкрикнул айвэ на почти забытом языке общих предков, и мир взорвался свирепым выплеском магии. И как-то все вопросы отошли на второй план, а мысли растворились в одной насущной проблеме: выжить самому и спасти детей. Не только своих. Всех. Даже тех, кто приложил свои глупые лапки к этому грязному делу. Не дать им погибнуть. Пусть и придётся использовать при этом не самые чистые методы.
Айвэ изначально был обречён – непонятно, зачем он вообще выступил, фактически в одиночку, против двух – хорошо, пусть будет, против двух с половиной – лучших магов эпохи.
Зачем он подписал себе смертный приговор этим боем? Ведь до сих пор на его счету было лишь обвинение в государственном перевороте. Тоже не сахар, но и после этого можно жить... Жить же после тех заклинаний, которые Лиар, не задумываясь ни на секунду, использовал сегодня, ему никто не позволит.
Вельзевул Аззариэлевич видел, как на зал упало заклятие пепельного тумана, а следом за ним – абсолютной тьмы. И это реально испугало. Не потому, что ректор утратил возможность видеть своего врага. Не утратил – сильному эмпату ночь не помеха. Испугало другое: своим заклятием айвэ вредил, в первую очередь, самому себе, а он не относился к числу тех людей, кто может сделать что-то себе в ущерб.
Не прошло и нескольких минут, как подозрения пана Ясневского оправдались: абсолютную тьму прорезал оглушительный крик Александра, зовущего по имени свою девочку, а потом все закончилось. Почти так же неожиданно, как и началось. Туман рассеялся, и Вельзевул Аззариэлевич, к своему стыду, сначала бросил тревожный взгляд на коллег по бою, затем на распростёртое у стены полуобнажённое, истекающее кровью тело, и только потом посмотрел на сына.
Александр, стоя на коленях в центре светящегося круга, обнимал свою драгоценную Юлу, а та была измазана в крови... и весь круг в крови... и общая аура детей сияла пугающе трагичной синевой.
Волчки сорвались с места первыми... Ну, и ладно. Они моложе, с этим не поспоришь.
Юный Ботинки, прежде чем опустить блок, окликнул своего старшего товарища, тот что-то отрывисто произнёс на оборотничьем – когда успел выучить?! – и кивнул, давая добро на снятие защиты.
Сопляки!
– Что стряслось? – Сандро одним резким движением дёрнул на себя свою младшую сестру и заглянул в горящие болью глаза.
– Пусти, – проговорила она усталым голосом. – Я...
Растерянный взгляд, горящие щеки, ресницы мокрые и покрасневший нос. Она плакала. Она боится. Она собирается врать.